Все сражения русской армии 1804-1814. Россия против Наполеона
Шрифт:
Заграничные походы и дивиденды от победы в 1812 г.
12(24) декабря 1812 г. в Вильно император Александр I в день своего рождения заявил собранным генералам: «Вы спасли не одну Россию, вы спасли Европу» (449) . Собственно, уже в этих словах заключалась концепция будущих действий русской армии и уверенность российского императора в необходимости перенесения войны в Западную Европу. В данном случае есть необходимость остановиться подробней на очень важном и не проясненном до конца в историографии вопросе – стоило ли русским войскам после победоносного окончания военных действий в 1812 г. идти дальше в Европу? Как писал в свое время участник военных действий историк Д.П. Бутурлин: «гибельный Московский поход не заставил Наполеона быть умереннее; могущество его было сильно потрясено, но не совсем еще уничтожено» (450) . Необходимо прямо сказать, что Александр I в то время был один из немногих государственных европейских деятелей на континенте, кто верил в окончательную победу над Наполеоном. Но даже после катастрофы в России немногие предугадывали его падение. Верхи больших и малых держав все находились тогда в поисках нового «модуса вивенди». Большинство исходило из логики более чем десятилетнего наполеоновского господства, из тщетности усилий победить гениального «узурпатора». В лучшем случае рассматривали возможность нового «Тильзита». Но ситуация в начале 1813 г. для европейских политиков оказалась чрезвычайной, и в их рядах
А российский император еще до 1812 г., разрабатывая оборонительные планы, принял на вооружение концепцию переноса военных действий в Европу, предвидя и делая ставку на антинаполеоновское и национальное движение в Германии. Он был убежден и до 1812 г., и после в необходимости добить дракона в его собственном логове. Это был продуманный внешнеполитический курс, иначе трудно объяснить, зачем русские власти так активно поддерживали всех немецких офицеров и патриотов из гражданских лиц, образовали в самом начале кампании 1812 г. Комитет по делам Германии, создавали Русско-немецкий легион, тратили денежные средства на пропаганду и поддержку «патриотов» внутри германских земель.
В последнее же время многие авторы высказывают мысль, что лучше было бы русским войскам остановиться на границе, чем продвигаться в Европу, обосновывая эту версию ссылкой на геополитические интересы России. Аргументация же приводится очень простая. Русские проливали кровь, а все дивиденды от окончательной победы над Наполеоном в итоге достались Великобритании, а отнюдь не России. В отечественной историографии одним из первых это суждение выразил авторитетный историк великий князь Николай Михайлович, комментируя высказывания сторонников невмешательства (как он выразился – «стариков») в дела Европы: «Будущее показало весьма скоро, что такое мнение имело свои основания и что России последующие войны принесли мало пользы, а скорее даже вред». Он не поддерживал «вполне ненужное для русских интересов освобождение Германии от ига Наполеона», так как «восторжествовала опять идея коалиции, но не прямые интересы России» (451) . Многие историки делают при этом акцент на том, что не кто иной, как сам М.И. Кутузов являлся сторонником идеи остановки армии на границе после освобождения русской территории (452) . Обычно при этом авторы приводят мнения Кутузова, высказанные им в конце кампании 1812 г. в разговорах с Р.Т. Вильсоном и А.С. Шишковым. Причем Шишков в своих воспоминаниях привел свою беседу с Кутузовым в форме диалога (вопрос-ответ). При анализе же этого текста становится ясно, что убежденным сторонником остановить дальнейшее продвижение русской армии в Европу был как раз сам мемуарист, а главнокомандующий лишь вяло соглашался с его доводами. Кутузов также упомянул, что на эту тему разговаривал с императором: «Я представлял ему об этом; но первое, он смотрит на это с другой стороны, которую также совсем опровергнуть не можно; и другое, скажу тебе откровенно и чистосердечно: когда он доказательств моих оспорить не может, то обнимет меня и поцалует; тут я заплачу и соглашусь с ним» (453) .
В данном случае трудно опираться на косвенные свидетельства Вильсона и Шишкова, официально таких заявлений сам русский главнокомандующий никогда не делал, да и вся делопроизводственная переписка его и его штаба свидетельствовала об обратном. Главная армия, правда, в Вильно по его настоянию получила кратковременный отдых (она действительно нуждалась в этом), а остальные части продолжили безостановочное и, можно сказать, уже запланированное преследование противника в Европе. В докладе императору в начале декабря он считал, что «крайняя необходимость требует... чтобы Главная армия хотя на короткое время остановилась бы в окрестностях Вильны, ибо, если продолжать дальнейшее наступательное движение, подвергнется она в непродолжительном времени совершенному уничтожению. Впрочем, сей отдых Главной армии ни мало не останавливает наших наступательных действий, ибо армия адмирала Чичагова и корпусы графа Витгенштейна, генерала Платова, генерала Дохтурова и генерал-лейтенанта Сакена продолжают действовать на неприятеля, а партизаны наши не теряют его из виду» (454) . 15(27) декабря 1812 г. в приказе по русским войскам говорилось: «Уже нет ни единого неприятеля на лице земли нашей. Вы по трупам и костям их пришли к пределам империи. Остается еще вам перейти за оные, не для завоевания или внесения войны в земли соседей наших, но для достижения желанной и прочной тишины. Вы идете доставить себе спокойствие, а им свободу и независимость. Да будут они друзья наши!» (455) . А уже в приказе войскам о победоносном окончании кампании прямо заявлялось: «Не останавливаясь среди геройских подвигов, мы идем теперь далее. Пройдем границы и потщимся довершить поражение на собственных полях его» (456) .
Об этом свидетельствуют и разработка последующих шагов в среде русской дипломатии. Из документов российского внешнеполитического ведомства можно выделить сделанный в конце 1812 г. доклад К.В. Нессельроде Александру I с анализом сложившейся ситуации в результате побед русского оружия. «Война, возникшая между нами и Францией, – полагал будущий министр иностранных дел, – не может быть рассматриваема как предприятие, начатое нами с намерением освободить Европу». По мысли дипломата, Россия не желала этой войны, а только оборонялась, но после кровопролитных и разорительных военных действий она, конечно, нуждалась в мире («верно понятые интересы России, очевидно, требуют мира прочного и крепкого, после того как успехи ее против французских армий упрочили ее жизнь и независимость»). Но добиться «прочного мира» можно было только в результате возвращения Франции в ее старые границы между Рейном, Альпами, Пиренеями и Шельдой. Только русской армии в одиночку решить такую задачу было не под силу, а для того, чтобы достичь такой цели, необходимо было создание широкой антифранцузской коалиции, основой которой по мысли Нессельроде должен был стать австро-русский союз. Впоследствии к нему планировалось присоединение Пруссии, а сами военные действия субсидировались бы Англией. И только в том случае, если не удастся добиться соглашения с австрийцами, предлагалось пойти на заключение мирного договора с Наполеоном (457) . Безусловно, последовавшие события несколько разошлись с прогнозом Нессельроде (основой стал русско-прусский союз, а затем к нему присоединились австрийцы), но в докладе в целом ситуация оценивалась прагматично и выдвигались разумные предложения, в том или ином виде затем взятые на вооружение русской дипломатией. Среди иностранных советников российского императора за перенос военных действий в Германию активно выступал Г.Ф.К. Штейн (458) . Достаточно реалистичную позицию занимала и любимая сестра Александра I великая княгиня Екатерина Павловна, с мнением которой считался император. Она полностью поддерживала переход русской армии через границы и в 1813 г. заявила: «Но теперь-то именно не следует нам пьянеть от успехов; но, напротив того, собрать жатву» (459) .
Если же вернуться к позиции, занимаемой М.И. Кутузовым в конце 1812 г., то стоит заметить, что историки лишь однажды (в завершении обсуждения его личности на круглом столе, устроенном журналом «Родина» в 1995 г.) обменялись репликами по этому поводу (460) . А этот можно сказать базовый вопрос приобрел принципиальное значение в нашей историографии, поскольку появились любители рассматривать контрфактические ситуации в истории. Ведь очень соблазнительно переиграть те или иные события в сторону альтернативы, которая устраивала бы самого исследователя, а не современников исторического процесса. Но даже если Кутузов в приватных разговорах позволял себе высказывания о том, что русскими руками не нужно «таскать каштаны из огня» для британского льва, официально сказать подобное он, и как опытный царедворец, и как достаточно мудрый человек, не мог по слишком многим причинам. Даже если он искренне придерживался такого мнения (в чем у нас есть сомнения), окончательное решение по столь важному вопросу принимал не он, а прибывший к армии Александр I. А Кутузов был весьма проницательным и гибким сановником, всегда умел подстраиваться и действовать в унисон с российским императором. Кроме того, существовала логика развития военных и политических событий. Как Наполеон был не в силах остановиться на пути движения Великой армии к Москве в 1812 г. (а в пагубности этого и о возможных негативных последствиях его предупреждали многие соратники), так и русская армия, нанеся почти смертельный удар по противнику, не могла застыть на своих границах, застопорить победный марш и отказаться «добивать корсиканца». А с точки зрения современных поклонников наполеоновской Франции, безусловно, это был бы очень благоприятный вариант – Англия без русской помощи вряд ли бы поставила на колени Наполеона на континенте.
Но после 1812 г. такого решения не поняла и не приняла бы ни русская армия, ни дворянское общество. Но как бы тогда дальше развивалась ситуация? После нокаута в России в 1812 г. Наполеону, потерявшему армию, но отнюдь не энергию и решительность, судьба предоставляла бы в таком случае возможность не просто перевести дух, а полностью прийти в себя. Наивно даже предполагать, что после отрезвляющего русского душа он отказался бы от попытки впоследствии взять реванш. Такие вещи в политике не забываются и не прощаются. Спрогнозировать возможную будущую ситуацию было нетрудно и в начале ХIХ в., и сейчас. Французский император через год или два года мобилизовал бы весь потенциал Европы (включая опять же Австрию и Пруссию) и двинулся на Россию во второй поход. По образному сравнению историка-эмигранта А.А. Керсновского: «Недорубленный лес грозил вырасти. Наполеон... никогда не смог бы примириться с разгромом 1812 года. Через год или два он вновь собрал бы войска подвластной ему Европы и снова повторил бы нашествие – причем, конечно, постарался бы избежать прежних ошибок». Поэтому он сделал совершенно правильный вывод: «Поход за границу был настоятельной государственной необходимостью» (461) . Тут можно даже провести аналогию со Второй мировой войной: СССР в 1944 г., дойдя до своих границ, предложил бы союзникам дальше самим разбираться с Гитлером, ну, подумаешь, закончилась бы война позже, но наши солдаты не имели бы возможности увидеть, как жили европейцы, да и не было бы тогда разделения Европы на два лагеря, «холодной войны», а мы бы продолжали мирно строить социализм. Как обычно, в данном случае мешает приставка «бы».
Всегда трудно выбрать оптимальную стратегию, но российский император, твердо решивший воевать до победного конца, в данном случае исходил из национальных (и, следовательно, геополитических) интересов своего государства. Для Александра I все последующие ходы были определены еще до 1812 г., и он являлся убежденным сторонником переноса военных действий в Европу. Уже в 1812 г., благодаря заблаговременным решениям в русле принятой стратегии, были заложены условия для будущей окончательной русской победы в 1814 г. В то время, когда регулярные войска в судьбоносный для России год сражались с французами, в тылу на основе рекрутских депо готовились запасные части. В течение 1812 г. было объявлено четыре рекрутских набора, которые могли дать в армию и флот свыше 400 тыс. солдат, правда, для их подготовки и обучения требовалось время. Уже во второй период кампании 1812 г. Кутузов, как умудренный опытом военачальник, понимая важность наличия резервов в будущем, отказывался принимать в Главную армию пехотные пополнения из спешно подготовленных рекрут, оставлял их в тылу, а старался брать только конные части. Уже 5(17) февраля 1813 г. под командованием генерала от инфантерии князя Д.И. Лобанова-Ростовского была развернута Резервная армия из четырех пехотных и двух кавалерийских корпусов, которые первоначально были дислоцированы частично в Белоруссии, а затем переведены в герцогство Варшавское. Она была создана для восполнения больших потерь в 1812 г. и служила мощным резервуаром для укомплектования обученными пополнениями войск за границей в 1813–1814 гг. Это дало возможность в 1813–1814 гг. постоянно пополнять поредевшие в боях полевые войска и поддерживать их относительно стабильную численность. В роли резерва также использовали ополчение, сформированное в 1812 г., в основном для блокады гарнизонов крепостей, оставленных противником в тылу русской армии. Кутузов, как главнокомандующий, отлично знал численное состояние русской армии после кампании 1812 г. Если просмотреть десятидневные рапорты, им подписываемые за период от декабря 1812 г. – до апреля 1813 г., то станет ясно, что, несмотря на неполноту данных (многие части вовремя не подавали отчетов), что численность русских войск, вошедших в Германию, колебалась от 114 тыс. до 130 тыс. бойцов, многие пехотные полки насчитывали в своих рядах от 200 до 500 солдат (в лучшем случае – довоенный батальон), дивизии – 1,5 – 2 тыс. человек (довоенный полк), даже гвардейские полки имели под знаменами 500 – 700 человек (462) . Конечно, с такими силами удержать уже контролируемые немецкие земли было проблематично, не говоря уж о дальнейшем победоносном продвижении вперед в Европу.
Наполеон, как мог, постарался скрыть от Западной Европы масштабы катастрофы и потерь, понесенных в русском походе. Тем не менее влияние России в Европе резко возросло именно после 1812 г. Феноменальные результаты русского похода буквально ошеломили многих европейских государственных деятелей, они явно находились в растерянности из-за неожиданной перемены ситуации, не знали, как реагировать, какую политику проводить дальше. Но обстоятельства складывались так, что им необходимо было делать выбор – оставаться с Наполеоном или идти против него. Оттяжка с быстрым и, главное, верным решением этого вопроса грозила очень большими издержками, динамичное развитие событий и слишком большие державы, боровшиеся друг с другом, не предоставят возможности постоять в стороне, все равно зацепят и вовлекут. Все понимали, что соблюсти нейтралитет не удастся. Все высшие государственные лица отдавали себе отчет в том, что может произойти резкое изменение положения их страны в европейской политической обойме, от взлета до падения. В то же время цена ошибки была очень дорогой, вплоть до потери государственного суверенитета.
А на повестке дня перед Александром I вставал вопрос привлечения на свою сторону бывших союзников и сателлитов Наполеона, по крайней мере, вывода их из состояния войны с Россией. В первую очередь речь шла об Австрии и Пруссии. Наполеону же в этот период было крайне важно выиграть время для того, чтобы восстановить свои вооруженные силы в Европе и продолжить войну с Россией.
Подписание российско-прусской Таурогенской конвенции 18(30) декабря 1812 г. генерал-майором И.И. Дибичем и командующим Прусским вспомогательным корпусом генерал-лейтенантом Г. Йорком открыло новый этап в русско-германских отношениях. Надо сказать, что попытки переговоров с пруссаками велись (очень осторожно) с июля 1812 г. с помощью и через членов Комитета по делам Германии (бывших прусских офицеров на русской службе), созданного во время войны в России. О русских предложениях генерал Йорк извещал прусского короля. Но окончательно убедить и склонить на сторону России прусское командование удалось лишь в конце кампании. Генерал Йорк, официально не имевший полномочий на подписание соглашения, позволил русским отрезать его от корпуса маршала Макдональда и тем самым создать условия для заключения перемирия. В результате заключения конвенции прусский корпус становился нейтральным и уже не участвовал в боевых действиях, хотя сохранял полную свободу действий и оружие.