Всё так (сборник)
Шрифт:
– А дети?
– У его детей уже внуки. И они все семейно-коллективно уверены, что дед Вася впал в маразм.
– Так он и впал, – сказал Олег.
– Да. Но, заметь, на рабочем месте. На боевом посту. Это надо уважать?
– И копию анонимки в газету «Правда»?
– Олег… Сергеевич, вот у тебя какая эмоция к этому всему – главная?
– У меня? Ну, наверное, «скучно»…
– Вот. А у него – «больно». Тогда кто из нас вратарь?
– По виду, Валь, ты – вратарь. Человек с мячом – это же вратарь?
– Зато
– А как? – позавидовал Олег Сергеевич.
– Страшно, знаешь… Как-то страшно. Особенно в последние дни…
– Если ты хотела, чтобы тебе было страшно, можно было фильмы ужасов смотреть, – почему-то обиделся Олег Сергеевич. Если бы он ждал ребенка, то ему бы никогда не было страшно. Он вообще был уверен, что роды – это момент, когда женщина лопается от гордости.
– Какие-то мы не такие, да? – спросила Валя. – Ничего нас не возмущает, не заставляет сомкнуть ряды, вступить во что-нибудь все как один… А?
– Ты трамваем ездишь? – спросил Олег Сергеевич. Он – ездил. Одну остановку. Во-первых, чтобы не отрываться от народа; во-вторых, за машиной – до гаража.
– Сейчас нет. Нам там мешают!
– Вот. Потому что, когда едешь в полном трамвае, очень хочется кого-то потеснить, чтобы не выпасть с подножки. А на улице это глупое желание проходит. Теснить кого-то на улице – это бр-р-р-р. Занятие для маньяков и демонстрантов.
– При чем тут демонстранты? – спросила Валя. – Для маньяков и для милиции.
– Ну пусть… А если по полю идти, так вообще… Просто не найдешь кого теснить.
– Олег Сергеевич, – усмехнулась она. – Вы – поэт.
– Сказочник, – скромно поправил он.
– И деканом вам не быть…
– Никогда, – улыбнулся он.
* * *
Баба Зина не умерла от инфаркта. И от инсульта не умерла. И на пенсию не ушла под влиянием обстоятельств в виде Олега и необходимости открыть вакансию для протеже мэра. Она была непотопляемой, эта ужасная баба Зина. Однажды взяла и заснула на заседании кафедры. В самый разгар принципиального спора. О чем? Олег не помнил. Кто же помнит темы своих принципиальных споров… Глупости какие.
Баба Зина мирно посапывала, жевала тонкими губами и даже чуть похрюкивала в сладости своего сна, а Олег все клеймил ее и клеймил. Потом будил, потом вызывал «скорую». Потом заказывал столовую, некролог и памятник.
«Ты не виноват! – сказал Илья Семенович Коткин. – Ты не виноват! Так, как баба Зина, каждый хотел бы…»
«Ничья вина! – твердо обозначил Илья Семенович. – Запомни!»
Олег запомнил: ничья вина.
Ничья.
Свой победный удар баба Зина нанесла из Израиля. Она выросла там вечнозеленым деревом в саду Праведников. Во время войны баба Зина (тогда, наверное, просто Зинка) прятала в подполе своего дома маленькую еврейскую семью: жену инженера-железнодорожника Руфину и ее сына Давида. Давиду было три года. Самого
Медаль с надписью на иврите и французском: «В благодарность от еврейского народа. Кто спасает одну жизнь, спасает весь мир» лежит под портретом бабы Зины в музее университета. Там же лежит фотография дерева с ее, бабы-Зининым именем. Ее прислал Олегу Илья Семенович. На обратной стороне фотографии было написано все то же: «Ничья вина».
* * *
– Ты помнишь правило ружья? Ружья, которое висит на сцене в начале первого акта? – спросила Валя.
– Ну…
– Ну так сейчас оно выстрелит.
– Да? – спросил Олег Сергеевич, чувствуя, как сначала в ноги, потом в поясницу, грудь, шею, уши, лоб входит ступор. Вежливый, интеллигентный, неподъемный… Чудесно нежданный. Стоять насмерть. – А…
– Олег! Немного быстрее соображай. Сейчас буду кричать неприлично, – предупредила Валя.
– А… – сказал Олег.
И Валя стала кричать. И прибежала Саша. И с ней весь ее светлый практический ум. И такси приехало тотчас же. И Саша погрузила Валю и зачем-то Олега в это такси. И села сама. И командовала так, что любо-дорого было сидеть в своем счастливом ступоре и ни о чем не думать.
Стоять тоже было хорошо… Обмениваться страшными взглядами с Валиным мужем. Хорошо было отказываться от валидола и нервно курить у санпропускника. И обниматься с врачами, акушерками, с Сашей и опять же с Валиным мужем, и почему-то даже с сыном. И с Василием Петровичем, случайно заехавшим в роддом на такси. Хорошо…
И хорошо было хотеть девочку. Свою собственную маленькую девочку. Хотеть ее родить пусть даже от наглой красивой аспирантки постороннего факультета, но лучше, конечно, самому.
Родить и назвать ее Зиной…
Чтобы точно была ничья вина.
Или просто – ничья…
Суффиксы
У Галечки и Тамары Владимировны были разные представления о счастье. У Галечки – всегда неправильные.
Например, в отношении синтетики. Галечка не хотела верить, что синтетика – это не только некрасиво, но и вредно. Ситец, сатин, крепдешин – это то, что нужно.
Тамара Владимировна отдавала предпочтение сатину, хотя зимой, конечно, шерсти и драпу.
А Галечка требовала какие-то водолазки, нейлоновые лифчики, капроновые колготки.
Нет, нет и еще раз нет! Тамара Владимировна была непреклонна. Она и сама не признавала капрон, пока не стала полнеть.
Тамара Владимировна в темпах роста всегда всех опережала. Когда стала полнеть, опережала даже темпы пятилетки. Чулочно-носочная отрасль, особенно в части хлопчатобумажных изделий, за ней не поспевала.
Капрон был просто уступкой. Удобной. Да. Это Тамара Владимировна признавала.