Все точки над i
Шрифт:
– Ты продала дом? – спросил он, и по тому, как звенел его голос, стало ясно: он считает это непростительным поступком, едва ли не преступлением.
– Ага, – буркнула я.
– Могу я узнать почему?
– Можешь. Он навевал невеселые мысли и дурные воспоминания. И то и другое мне противопоказано. Вот я и решила с ним расстаться.
– Не посоветовавшись со мной?
– Точно, – согласилась я.
– Где деньги? – сделав паузу, спросил он.
– У меня их нет, – развела я руками.
– Как это «нет»? – передразнил он.
– Пришлось отдать долг.
– Долг? – Он вроде бы растерялся. – И кому ты задолжала такую сумму?
– Дену. Ты ведь не думаешь, что он безвозмездно отказался от идеи свернуть мне шею?
– Двести пятьдесят тысяч? – пробормотал Рахманов, чуть не подавившись этой цифрой.
– Нет, что ты. Гораздо
– Черт, – выругался Рахманов и начал бегать по комнате. – Сукин сын. – Я понятия не имела, к кому это относится. Если честно, это мне было не интересно. Сложив руки на груди, я смотрела в потолок и ждала, когда Олег вдоволь набегается, наговорится и, наконец, уйдет, а я смогу заснуть. Минут через пятнадцать он замер напротив меня и спросил язвительно: – Ну и что?
– Что? – удивилась я, так как пропустила мимо ушей заключительную тираду и теперь гадала, что ему от меня надо.
– Я думал, ты хотела увидеть сына, – нахмурился он.
– Хочешь поторговаться? – проявила я интерес.
Он пошел пятнами и заметил с ноткой трагизма в голосе:
– Иногда я всерьез сомневаюсь, осталось ли в тебе хоть что-то человеческое.
– Я тоже, – кивнула я, надеясь его порадовать. Он поспешно скрылся, но не за входной дверью, как я рассчитывала, а на кухне. Спиртного там не было, о чем я знала доподлинно, оттого он пробыл на кухне крайне незначительное время. Увидев, что он возвращается, я надвинула подушку на голову. Рахманов схватил ее и отшвырнул в сторону. Я послала его к черту, и мы принялись отчаянно скандалить. Закончилось это нелепое действо вполне предсказуемо. Вместо того чтобы гордо удалиться, он в разгар словесной баталии запечатлел на моих губах страстный поцелуй, затем поцелуи последовали непрерывной чередой, и мы очутились в моей постели. Примерно через час Рахманов сладким голосом, в котором, однако, звучала легкая грусть, сообщил, что страшно тосковал. Я заверила его в том же, думая при этом: стань Ник свидетелем данной сцены, хохотал бы в голос. Я сама едва сдерживала смех, так нелепо все это было. Потом Рахманов вспомнил о важной встрече и спешно покинул меня, поцеловав на прощание. Его вполне устроило шаткое перемирие, меня тоже.
Дни шли за днями, а в моей жизни ничего не менялось. Ник искал документы, изводил меня придирками и поглядывал настороженно, должно быть, подозревая в коварстве, Рахманов появлялся раза два в неделю, тщательно избегая упоминания о недавних событиях и стойко игнорируя мои просьбы увидеться с сыном. Мы возобновили былую привычку ужинать в каком-нибудь ресторане в компании Антона и Машки. Иногда мне всерьез казалось: не было в моей жизни ни Дена, ни Павла, ни бумаг, что хранились где-то у Виссариона.
Мой недавний азарт постепенно сходил на нет, и я с тоской думала, что ожидание может длиться еще очень долго, пока… пока что? Пока судьба не пошлет человека, которому я смогу довериться. Надежд на это оставалось все меньше, но однажды дождливым скучным вечером в приступе отчаяния я вдруг оказалась в книжном магазине.
Если честно, завернула я туда по чистой случайности. Я возвращалась от Машки, и мысль о том, что мне предстоит часа два пробыть дома, ожидая, когда я смогу отправиться к Виссариону, повергала меня в уныние, и, завидев ярко освещенный магазин, я решила, что это лучшее место, которое может предложить мне судьба в настоящий момент. Приткнув машину в переулке и подняв ворот куртки, чтобы потоки воды не устремились за шиворот, я бросилась к стеклянным дверям.
Магазин был двухэтажным, слева, там, где размещалось уютное кафе, столпились люди, женский голос с интонацией ярмарочного зазывалы громко вещал:
– Сегодня в нашем магазине состоится встреча с известной журналисткой Еленой Кузьминской, она представит читателям свою новую книгу «У последней черты».
Не могу сказать, будто я испытала что-то вроде предчувствия, и мысль о том, что судьба посылает нужного человека, в тот момент меня точно не посетила, но стало интересно, потому что фамилия была мне знакома, ее довольно часто упоминали по телевидению. Репортажи Кузьминской резко отличались от радужных картинок, которые вызывали у меня приступы сарказма, и я присоединилась к толпе человек в двадцать, которые с серьезным видом замерли перед столом, за которым с микрофоном в руке стояла женщина лет тридцати пяти. Я никогда
Ее выступление заняло минут пятнадцать, потом еще полчаса ей задавали вопросы, на которые она отвечала спокойно и уверенно. Затем народ с книгами в руках потянулся за автографами. Я купила книгу и, дождавшись, когда люди начнут расходиться, тоже подошла к столу. Мне очень хотелось ее спросить, и я спросила:
– Вы серьезно верите в справедливость?
Она подписывала книгу, рука ее замерла, и она на меня внимательно посмотрела, точно прицениваясь, а я с сожалением подумала, как нелепо прозвучал мой вопрос.
– А вы не верите? – спросила она спокойно. – Почему?
Я пожала плечами.
– Наверное, мое понимание справедливости расходится с общепринятым.
– Ерунда, – покачала она головой. – Человек либо верит, либо ему просто плевать.
– Наверное, – не стала я спорить и поспешила уйти.
Но по дороге к Виссариону размышляла, как бы она оценила мой недавний поступок, когда я стреляла в Дена? Как восстановление справедливости или месть, отдающую дешевой мелодрамой? В общем-то, я знала ответ, она бы наверняка сказала, что, стреляя в человека, даже в такого мерзавца, я лишь увеличиваю зло в этом мире, и, конечно, была бы права. Нельзя скатываться к банальному убийству, надо бороться со злом в рамках закона. А если закон на стороне таких, как Долгих, окруживших себя адвокатами, которые стоят на страже его интересов несокрушимой стеной, и их мнение о законности сводится к фразе «закон что дышло…»? Вот здесь и начинается самое интересное… Я мысленно приводила свои доводы, чувствуя их хрупкость, ненадежность, потому что была согласна с ней: в справедливость либо верят, либо просто плюют на нее.
Виссарион, заметив книгу у меня под мышкой, слегка удивился, может, решил, что и я начала тяготеть к коллективному чтению. Полистав ее, он неожиданно увлекся и, пока я выполняла свои прямые обязанности, то есть извлекала из старенького рояля сентиментальные звуки, удалился в подсобку, чтобы не отвлекаться от чтения. Во втором часу ночи я и обнаружила его там, освоившим томик более чем наполовину.
– Умная женщина, – изрек он, глядя на меня со значением.
Я пожала плечами и отправилась домой, оставив ему книгу. Вечером следующего дня он ее вернул, все с той же значительностью во взоре заявив:
– Дельные вещи пишет. И неплохо разбирается в том, что происходит. Такому человеку я бы, пожалуй, доверился.
Я была склонна согласиться с Виссарионом, но в тот момент еще даже не предполагала, что Кузьминская – тот самый человек, встречи с которым я ждала. Книгу я проглотила за несколько часов, а потом долго бродила по квартире, размышляя. Еще раз прочитала послесловие: «Те, кто захочет оставить свои отзывы и поделиться размышлениями, могут написать мне…» и адрес электронной почты. Я отправилась в ближайшее Интернет-кафе и написала ей пространное письмо, поделилась, так сказать, размышлениями, никак не касаясь своей истории. Я очень сомневалась, что она ответит, но уже на следующий день побежала в Интернет-кафе проверить почту. Она мне ответила. Еще только прочитав надпись «В вашем почтовом ящике одно новое сообщение», я почувствовала, как теплая волна разлилась в груди, и улыбнулась точно старому другу, потому что, кроме нее, написать мне никто не мог. Письмо ее было коротким и деловым. Благодарность за отклик, кое-какие пояснения. Но это отнюдь не разочаровало меня, скорее, наоборот. И я написала опять и отправила письмо, не став его перечитывать. Мне самой оно казалось ребячески откровенным, а ей, быть может, покажется бредом. Если бы я его прочитала, вряд ли решилась бы отправить, стыдясь этого неожиданного всплеска эмоций. Она не отвечала больше недели, я подумала, что не ответит никогда, и смирилась с этим, но все равно каждое утро заходила в Интернет-кафе. И со вздохом облегчения обнаружила ответ. «Извините, что так долго не писала, честное слово, я не могла ответить раньше, думала над вашими словами…»