Всё в прошлом. Теория и практика публичной истории
Шрифт:
Новое понимание истории, заложенное в концепции антропоцена, полностью ломает привычную нам классификацию музеев, которую Чакрабарти анализирует на примере музеев Чикаго (города, где он живет и работает): Филдовского музея естественной истории, возникшего в 1893 году в качестве наследия Всемирной Колумбовой выставки, Института искусств и Музея науки и промышленности, организованного в 1930-х годах по примеру Немецкого музея в Мюнхене [22] . Чакрабарти показывает, что только Институт искусств научился достаточно легко переходить границы между искусствами, технологиями и природой, в то время как в двух других музеях, как и в большинстве им подобных, границы между естественной историей и историей технологий, а также социальной историей до сих пор остаются непроходимыми.
22
Chakrabarty D. Museums Between Globalisation and the Anthropocene // Museum International. 2019. Vol. 71. № 1–2. P. 12–19.
Экологическая история возникла в 1970-е годы, в десятилетие, известноe быстрым ростом экологических движений [23] . Оба направления – и экологическая, и публичная история – в значительной степени выросли из одного корня и были тесно связаны с повесткой сохранения: будь то охрана природы или сохранение
23
Radkau J. The Age of Ecology: A Global History / Transl. by P. Camiller. Cambridge: Polity, 2014.
24
Christen C.A., Mighetto L. Introduction: Environmental History as Public History // The Public Historian. 2004. Vol. 26. № 1. P. 12.
Призыв одного из основателей экологической истории Дональда Уорстера выйти за стены университетов и архивов на свежий воздух полей, купить кроссовки и не бояться испачкать их в придорожной пыли стал неформальным девизом экологических историков [25] , которые с течением времени все охотнее включают в свою методологию изучение на местности (place-based learning), частью которого обязательно становится общение с местными экспертами и публикой [26] .
25
Worster D. Appendix: Doing Environmental History. Doing Environmental History // The Ends of the Earth: Perspectives on Modern Environmental History / Ed. by D. Worster. Cambridge: Cambridge University Press, 1989. P. 289–308.
26
Moon D., Breyfogle N.B., Bekasova A., Lajus J. Place and Nature: An Introduction // Place and Nature: Essays in Russian Environmental History / Ed. by D. Moon, N.B. Breyfogle, A. Bekasova. Old Vicarage, Winwick, Cambr.: White Horse Press, 2021. P. 1–24.
Объединяет оба направления еще и то, что они так или иначе декларируют свою задачу служить человечеству, обеспечивая «пригодное к употреблению прошлое» (usable pasts) [27] . При этом самый полезный вклад, который историки могут внести в практические вопросы современности, – это продвигать сложное, а не редукционное мышление. Они являются экспертами в решении сложных проблем, так как постоянно работают над тем, чтобы понять проблемы, которые имеют не одну причину, и предложить решения, приводящие ко многим непредсказуемым результатам [28] . Самая большая сила, которая есть и у публичных, и у экологических историков, – это способность взять, казалось бы, незыблемый существующий статус-кво и показать, что «это было не всегда так». Они могут взглянуть на настоящее и разоблачить «естественный порядок вещей», показать, насколько он на самом деле «неестественен», насколько он сотворен человеком [29] .
27
Мак-Нилл Дж. Р. О природе и культуре экологической истории // Человек и природа: Экологическая история: Сборник переводов / Под ред. Д.А. Александрова, Ф.-Й. Брюггемайера, Ю.А. Лайус. СПб.: Алетейя, 2008. С. 23–83.
28
Worster D. Uses of Environmental History .
29
Swart S. Feral historians? Uses of Environmental History uses-of-environmental-history-sandra-swart/].
Теория
Одна из первых дискуссий об отношениях публичной истории к проблемам окружающей среды была опубликована в 1993 году в журнале NCPH The Public Historian в качестве президентского обращения Мартина Мелози, который был сначала президентом NCPH, а затем президентом ASEH [30] . К этому времени в США основные комиссии и агентства, имеющие отношение к охране природы (The Environmental Protection Agency, National Park Service и другие) и к проблемам загрязнения, в том числе ядерного (Nuclear Regulatory Commission), уже включили в свой штат историков. Исторический отдел был создан и в инженерных войсках США (US Army Corps of Engineers). Также многие историки консультировали частные компании. В своем обращении Мелози предостерегал историков от слишком буквально взятой на себя роли единственных «адвокатов» природы и призывал к укреплению связей между экологическими и публичными историками, которые, по его мнению, еще не достигли продуктивного взаимодействия ни с эмпирической, ни с методологической точки зрения. Но главная проблема заключалась в том, что ни тем ни другим не удавалось в достаточной мере привлечь внимание широкой аудитории. Основной призыв Мелози звучал так: «Давайте сделаем экологическую историю инструментом для того, чтобы ценность истории в целом стала более понятной для публики. Давайте позволим нашей профессии, такой богатой своим содержанием, предложить руководство в понимании сущности отношений человечества с окружающим его физическим миром» [31] .
30
Melosi M.V. Public History and the Environment // The Public Historian. 1993. Vol. 15. № 4. P. 11–20.
31
Ibid. P. 20.
Через десять лет Мелози вместе со следующим президентом NCPH Филипом Скарпино выпустили сборник под названием «Публичная история и окружающая среда» [32] . В нем работа экологических историков в публичной сфере была рассмотрена в рамках следующих направлений: сохранение ландшафтов; менеджмент культурных ресурсов; юридическая поддержка восстановления окружающей среды; музеи, медиа и исторические общества; анализ экологической политики; работа с экологическим движением. Оценивая путь, который обе дисциплины проделали за десять лет, Мелози и Скарпино отметили, что публичная история уступает экологической по глубине и масштабам исследований, но зато гораздо успешнее вовлекает в диалог широкую публику. Они снова подчеркнули, что рассматривают экологическую историю в первую очередь как способ мышления и инструмент, которым должны уметь владеть публичные историки.
32
Public History and the Environment / Ed. by M.V. Melosi, Ph.V. Scarpino. Malabar, Fla.: Krieger Publishing Co., 2004.
В 2004 году NCPH впервые провел объединенную конференцию с ASEH на тему «Пространства культуры и места природы». По ее результатам был опубликован специальный выпуск The Public Historian, заголовок вводной статьи к которому уже содержал несогласие с описанными выше установками. Он выводил экологическую историю в публичное поле как самостоятельного игрока [33] . В статье были заданы «зеркальные» по отношению к заявлениям Мелози вопросы: какие возможности может предложить публичная история экологическим историкам? Как экологические историки могут адаптировать к своим нуждам подходы публичной истории с целью распространения исторических знаний? [34] Статьи, собранные в выпуске, показывали на примерах то, как экологические историки конструктивно вовлекались в политические дебаты и взаимодействие с экспертами и политиками по вопросам использования природных ресурсов и охраны среды. Таким образом, в качестве аудитории публичной экологической истории были показаны другие профессионалы, в первую очередь ученые, инженеры, менеджеры корпораций.
33
Christen C.A., Mighetto L. Introduction: Environmental History as Public History // The Public Historian. 2004. Vol. 26. № 1. P. 9–19.
34
Ibid. P. 10.
Важнейшим вопросом для функционирования такой публичной истории стала необходимость дистанции историка и сохранения его критической позиции. Так, Уильям Кронон, один из самых известных экологических историков, который в 2012 году стал президентом Американской исторической ассоциации (American Historical Association, AHA), подчеркивал важность использования наработок экологической истории для текущей политики, но предупреждал о том, что историки не могут анализировать прошлое, рассматривая как данность те самые категории, которые должны подвергать критике [35] . Для экологических историков, работавших в корпорациях, основной проблемой стало балансирование между нуждами корпорации и требованиями исторического сообщества к качеству производимого знания. Одним из способов такого балансирования рассматривалось критическое отношение к тем вопросам, которые корпорация и ее публика ставят перед историком, и возможности историка их переформулировать, расширить или, наоборот, сфокусировать, не следуя полностью за вопросами и интересами пусть и профессиональной, но не сведущей в истории аудитории.
35
Cronon W. The Uses of Environmental History // Environmental History Review. 1993. Vol. 17. P. 5–6.
Еще одной важной особенностью экологической истории как публичной истории – и даже преимуществом, которое экологические историки смогли принести в эту область, – стала необходимость коллективной работы и особенно вхождение историков в междисциплинарные коллаборации. Эта особенность экологических историков, способных использовать в качестве исторических источников научные данные, расчеты инженеров и собственные полевые наблюдения, неоднократно подчеркивалась отцами-основателями дисциплины [36] . Авторы рассматриваемого выше выпуска The Public Historian отмечают, что представленный подход к взаимодействию экологической и публичной истории не единственно возможный, и отсылают к другим публикациям, например к обзору о месте экологической истории в музеях [37] .
36
Opie J. Environmental History: Pitfalls and Opportunities // Environmental Review. 1983. № 7. P. 8–16; Crosby A.W. The Past and Present of Environmental History // The American Historical Review. 1995. Vol. 100. P. 1177–1189.
37
Stine J.K. Placing Environmental History on Display // Environmental History. 2002. Vol. 7. P. 566–588.
В XXI веке дискуссии о наиболее действенном проникновении экологической истории в музеи, с ее возможностью показать исторический контекст экологических проблем и прописать сюжеты непростого движения «от эксплуатации природных ресурсов к устойчивому развитию», становятся важным направлением историографии [38] . Становится очевидным, что нарративы экологической истории, рассказанные средствами музеев, а также показанные в национальных парках, способны содействовать углублению понимания широкой публикой причин, последствий и сложности экологических проблем – и тем самым углублять дискуссии в области экологической политики [39] . Публичные историки, в свою очередь, также все больше стали интересоваться темами, связанными с экологическим просвещением. Они предсказывают, что в том числе в этой связи им все больше придется использовать в своей работе транскультурные и трансграничные темы [40] . Одной из таких центральных тем, несомненно, становится климат [41] .
38
Robin L. The Love-Hate Relationship with Land in Australia: Presenting “Exploitation and Sustainability” in Museums // Nova Acta Leopoldina. 2013. NF 114. № 390. P. 47–63.
39
Meringolo D.D. Museums, Monuments, and National Parks: Toward a New Genealogy of Public History. Amherst: University of Massachusetts Press, 2012; Robin L., Smith M. Australian Environmental History: Ten Years On // Environment and History. 2008. Vol. 14. № 2. P. 136–137.
40
Stine J. Public History and the Environment // The Oxford Handbook of Public History / Ed. by P. Hamilton, J.B. Gardner. Oxford: Oxford University Press, 2017.
41
Cameron F., Hodge B., Salazar J.F. Representing Climate Change in Museum Space and Places // WIREs Climate Change. 2013. Vol. 4. № 1. P. 9–21; Holmes K., Gaynor A., Morgan R. Doing environmental history in urgent times // History Australia. 2020. Vol. 17. № 2. P. 230–251.