Все возможно
Шрифт:
Она опять замолчала и опустила голову. Элен, растроганная ее пылкостью и яростной целеустремленностью, глядела на нее с нежностью. Обе молчали. Нет, Кэт вовсе не так кротко смиряется с главенством Люсьена, как утверждает, подумала Элен, но ни на миг не усомнилась в ее решимости. Она взяла руку Кэт и почувствовала судорожное пожатие ее пальцев. Кэт подняла голову и повернулась к матери. Ее глаза блестели и внезапно расширились от сомнений и мольбы.
— Но смогу я? Мамочка, смогу ли я? Иногда я так уверена! Я знаю, что смогу. А потом мне становится страшно. Я думаю, как это трудно,
Элен колебалась. Она наклонилась и обняла Кэт за плечи. Она почувствовала, что ее дочь вся дрожит от напряжения и сдерживаемых чувств.
— Ах, Кэт! Когда я была в твоем возрасте, знаешь, во что я верила?
— Во что?
— Я верила, что возможно все. Да, все! Стоит только по-настоящему захотеть. Твердо решить. — Она помолчала. — Я была убеждена в этом. Тогда.
Она тщательно выбирала слова, но Кэт уловила сожаление в ее голосе, тень грусти. Она сразу вырвалась из-под материнской руки.
— Ты тогда так думала? Но ты оказалась права? Я убеждена, что да. Я чувствую… ведь я чувствую то же…
— Возможно, я и была права. — Элен отвела глаза, — И я думаю, что такого рода уверенность… такого рода решимость откроют перед тобой дорогу. Всегда будет что-то от тебя не зависящее…
Слова замерли у нее на губах; она подумала об Эдуарде, которого никакая сила воли, никакая решимость вернуть не могли. Но Кэт, в свои пятнадцать лет полная безмятежной юной уверенности, видимо, не поняла хода ее мыслей или просто перестала слушать.
Она выпрямилась, не вставая с колен, румянец на ее щеках был теперь лихорадочным, губы сжались — как сжимал их Эдуард, подумала Элен.
— Я не верю в ограничения. И не поверю. Папа в них не верил. Я сделаю это, мамочка. Клянусь тебе. Вот сейчас клянусь тебе. Вот сейчас клянусь…
Она подняла руку и положила ладонь на крышку шкатулки. Элен, понимавшая, как ей нужна сейчас эта вера, а может быть, и торжественность клятвы, ничего не сказала и только смотрела на нее, не шелохнувшись.
Кэт некоторое время оставалась в этой позе — стоя на коленях, протянув странно окаменевшую руку, повернув лицо к саду за окнами. Потом внезапно, словно смутившись, поднялась с колен.
— Какой тихий вечер!
Элен тоже встала, Кэт порывисто обняла ее и отпустила.
— Я хочу выйти погулять. Немножечко. И одна. Мне надо подумать. Ты не обидишься?
— Конечно, нет. Иди, иди! Я тебя позову, когда ужин будет готов.
У стеклянной двери Кэт остановилась и оглянулась. Она сдвинула брови.
— Когда ты была в моем возрасте… Я прежде никогда об этом не думала. Что когда-то ты была в моем возрасте…
Она замялась, и Элен ответила ей улыбкой. Повернувшись, Кэт выбежала в сад.
Оставшись одна, Элен некоторое время продолжала сидеть в прохладной комнате. Из других частей дома до нее доносились отдаленные звуки: Касси гремела сковородками, готовя ужин, и напевала себе под нос; наверху бегали семилетний барон де Шавиньи и его пятилетний брат, которых укладывали спать; снаружи воркование горлиц сливалось с трелями певчих птиц.
Тихий вечер.
Слова Кэт ее растрогали, как и страстность, с какой говорила девочка. На нее нахлынуло прошлое. Она думала об Эдуарде — том, каким его обрисовал Кристиан, — готовом во имя погибшего отца пойти наперекор всему миру. Она думала о себе — той, которая сидела на ступеньках трейлера, смотрела в ночное небо на звезды Юга и верила, что возможно все. Да, все-все! И верить в это было очень нужно, подумала она внезапно почти с гневом. Если не верить этому в пятнадцать лет, так когда же?
Но ей стало страшно за Кэт. Было больно думать, что время и опыт заставят потускнеть эту блистающую ясность духа. Она встала. Время проходит, а с ним и его печали. И сразу же, как это часто бывало, ее захлестнула тоска по Эдуарду. Она замерла, ожидая, чтобы первый шок, первая острота боли миновали. Потом беспокойно прошлась по комнате: на стене висели два портрета, написанные Энн Нил, — маленькая Кэт и она сама, когда была немногим старше, чем Кэт. Элен посмотрела на него с любопытством, словно сомневалась, что это действительно она, и отвернулась.
Кресло Эдуарда, стол, за которым он иногда писал письма. Кассеты и пластинки Эдуарда. Книги Эдуарда.
Она прикасалась ко всем этим предметам, проходя мимо — к креслу, к полированной поверхности стола, к потертым корешкам книг. Некоторые из книг восходили к его детству — она привезла их сюда, когда дом на Итон-сквер был продан. Она поглаживала корешки, не читая названий, а потом наугад вытащила одну из книг. И — так она всегда делала с книгами Эдуарда — подержала ее в руке: не откроется ли она на какой-нибудь его пометке, на той странице, с которой он часто справлялся.
Это был томик стихов, и он сейчас же открылся почти в самом начале, где между страницами лежал сложенный листок. Она взяла листок и развернула его. Юношеским почерком, но почерком Эдуарда, на листке было очень тщательно переписано стихотворение. Джон Донн. «Годовщина». Внизу стояла дата: « 22 августа 19 41 года».
Она не знала эти стихи и прочла их внимательно, строку за строкой, и незнакомые слова звучали у нее в ушах голосом Эдуарда. Она слушала музыку неколебимой уверенности, музыку обещания, донесшуюся через расстояние в триста лет — и в тридцать.
«Нет для нее ни завтра, ни вчера». Элен закрыла книгу, крепко сжимая листок. Зачем Эдуард переписал эти стихи? Этого ей узнать не дано, но она не сомневалась, что оно ждало ее.
Боль отступила. Сердце ее исполнилось такой тихой безмятежности, будто Эдуард был тут в комнате рядом с ней. Смутно, но твердо она сознавала, что важно только это — только любовь, которой она жила, не изменившаяся и ни в чем не угаснувшая из-за его смерти. И не только для Эдуарда, но и для себя она подошла к стерео и поставила бетховенскую кассету. Зазвучала музыка, рассыпаясь в вечернем воздухе. Элен отошла к окну и стояла, глядя на сад, на фигуру Кэт в отдалении. Музыка сливалась с вечерними тенями и с запахом сырой травы. Кэт по ту сторону лужаек стояла неподвижно — светлый силуэт на фоне темной живой изгороди из тисов. Она откинула лицо, вслушиваясь в музыку. Элен подумала, что она улыбается. Потом Кэт вскинула обнаженные руки и начала медленно танцевать.