Все зависит от кошек
Шрифт:
Раз я к ним зашла. Ни зачем. Просто. Дай, думаю, соседей навещу. За окном мелкий дождик накрыпывает, дома скучно сидеть. Взяла кошку на руки, конфет еще в качестве гостинца и пошла. Стучу – сразу открывается, за дверью Леся. Будто прямо тут стояла, меня дожидалась. «Заходи», – говорит. Захожу и тихо обалдеваю. Это я первый раз к Гулькиным пришла. В избе нищета. Я по сравнению с ними – хозяйка Медной горы, вся в богачестве. Печь не топлена, верхняя топка вообще в паутине. Угол занавеской отгорожен. Да какая там занавеска, это две простыни сшиты, ветхие, в середине выношенные до полного бесцветия. Из-за псевдозанавески
Только я зашла в комнату, кошиндра начала у меня из рук выкручиваться. Леся говорит:
– На пол не отпускай, потравится.
Что они крыс что ли травили?
Я головой покрутила, никого в избе больше нет.
– А где все?
– А в лес ушли за грибами.
– Куда за грибами-то. Весна еще. И дождик. Кто в лес в дождь ходит?
Он плечами пожала:
– Мы ходим. А весной самое время. Стручки и сморчки вылезают. Это самые ценные грибы. А еще стробилюрусы, саркосцифы, ксеромфолины.
– Кто?
– Какая разница. Грибы.
В общем «гости» не задались. Девчонка явно ждала, чтоб я ушла.
На следующее утро Леся сама зашла ко мне, сказала: если хочу чего в магазинах купить, то надо сегодня ехать, завтра город на карантин закроют.
– А как ехать-то через ручей?
– Это не ручей, это протока между озерами. А ехать в другую сторону надо. По просеке, потом на Синюхино, там на шоссе. Ты заблудишься. Вадька тебя проводит, покажет.
Вот мне нравится: эта девчонка, мормышка мелкая, со мной разговаривает как взрослая с бестолковым детсадовцем. Безапелляционно: «Ты заблудишься». Да, я непременно заблужусь, у меня к этому дар, но зачем же в нос этим тыкать. Можно же вежливо предложить: «Давай, Танюша, тебе Вадька дорогу покажет».
Ну, короче, мы поехали. Вадька на месте штурмана, я за рулем. Минут сорок на малой скорости по лесу кружили. Практически молча, чего не скажу, он только «да», «нет» или еще содержательнее – «ну». Ну и я заткнулась, не диалог и был. В Синюхино пацан вышел, сказал, здесь меня подождет. Так что в город я одна приехала. Там на главной улице магазин на магазине: два Дикси через дом, напротив огромный сарай Великолукского комбината и Магнита двухэтажный домина. И всюду народ толкется. Расхватывают то, что раньше не разобрали. Хотя уже и нечего. Только ценники кругом: полка из-под сыра, полка из-под хлеба, полка из-под туалетной бумаги. Картошку только не особо расхватывают, наверное, у всех своя.
Ну я картошки набрала три сетки, овсянки три пачки взяла, консервы какие-то типа мелкий частик в томатном сиропе и к полке с кошачьей едой переместилась, там ажиотажа нет. Мне ж Кисельду каждый день кормить раза по четыре, она жрет как прорва, наверное, от старости уже в склероз впала и не помнит, ела или нет. Стою перед полкой и методично в корзину гружу четыре пакетика с рыбой, четыре – с индейкой, восемь – с кроликом, она за кролика душу продаст. Тут какой-то мужик у меня за спиной встал:
– Это чего?
– Кошачьи консервы, – говорю.
– С мясом?
– А чё, – говорю, – кошки – вегетарианки?
– Дак
– Точно, – говорю, – я всегда так делаю. Для животных же самое безвредное кладут, без консервантов и ГМО.
Пошутила, называется. Он, мужик этот, меня локтем от полки отодвинул и орет в глубь магазина:
– Галя, подь сюды!
И все консервы без разбора себе в тележку сгребает. Одной рукой гребет, а вторую оттопырил, меня не подпускает. Да еще Галя, корпулентная как крейсер, ему на подмогу из соседнего зала выруливает. Ах, ты, думаю, говнюк. Выхватила у него из корзины штук пять пакетиков и в сторону, затерялась в толпе.
Вот вроде нечего в лавке взять, а на улицу я выперлась, обвешавшись объемными котулями. Бреду к тачке, а тут откуда ни возьмись пацанва черномазая, явно цыганята, едва мне до пояса, совсем детишки. Окружили меня, и вот уже кто-то раз мне по мешку какой-то железкой, и в мешке дыра, и из дыры на асфальт посыпались мои банки с частиком, картошины, еще чего-то. Эти паскудники мелкие хвать-похвать мои покупочки, я не знаю кого цапать, банки или мелюзгу. А тут из ворот церкви, там как раз напротив Пятерочки – церковь, выходит поп. Страхолюдный такой. Весь в черной курчавой бороде, из бороды глаза угольями сверкают. Крикнул что-то цыганятам по-басурмански и в конце так утробно изподземельно: «Пр-р-рокляну!»
Ребетня добычу побросала и как мыши в разные стороны порск.
Так закончился мой единственный вояж в город. Тогда я думала, что это событие. Но события начались несколько позже. И начались они, что характерно, с цыган.
Но сначала – яблони.
Дед зашел с ведром чего-то белого, вроде известки или белил. Как всегда, ватник, штанцы в резиновые сапоги заправленные, шапочка из советской эпохи, синяя, выцветшая. Красавец-мужчина. Он же не старый еще. Даже не помятый, если от бороденки кривенькой абстрагироваться. Я рассмотрела. И зубы все на месте, не как у деревенских принято: через одного или без передка вообще. Чего ж он таким неприглядным выглядит?
– Танька, ты чяво яблони ня белишь? Бялить нада. А то чярвяк-шушель все поест. Без яблак астанесся.
И кисть мне протягивает.
А я с Книгой, понимаешь, сижу у окошечка, в кресле-качалке покачиваюсь, утренний кофий пью. Благостная. А он мне: красить.
– Дед, а ты сам-то чего свои яблони не красишь? Вам яблоки не нужны?
– Не, наши ня нада. Ня нада. Не. Ты сваеи крась. Да пагущей, импасто. Да. А я – не, – замотал головой, задирая бороденку.
Поставил ведро у порога и отчалил. Что-то в его словах мне ухо резануло. Что? «Ня нада»? Нет, к этому я уже попривыкла. «Импасто» – вот что. Посреди «пагущей» и «сваеи» влезло это итальянско-живописное «импасто». Откуда?
Я сначала решила, что ничего белить не буду, вот еще докука образовалась. А с другой стороны: время есть, побелку на дом доставили, прямо Деливери клуб, погода хорошая, без дождя. Пойду покрашу. Вышла с ведром на улицу.
Улицы-то как таковой нет, просто пространство, кое-где кустами и осинами поросшее. И яблонями высокими, корявыми, очень старыми. Листики свеженькие повыперли. Вокруг черных скрюченных временем яблоневых рук зеленое прозрачное свечение колышется. А которые тут мои? Пошла к Гулькиным спрашивать. Вышел Дед, махнул рукой: