Все женщины – химеры
Шрифт:
– Вот видишь, – ответил я, – призналась. А расплесканные мозги… это проза жизни. Нужно не обращать на нее внимания, думать о прекрасном и шагать в таинственную и манящую сингулярность.
Она фыркнула, отвернулась было, но тут же спросила резко:
– Ты из движения две тысячи сорок пять?
– А что, – спросил я опасливо, – их уже запрещают?
– Пока нет…
– Слава богу, – сказал я с облегчением, – а то потом бы и нас… Я из тех, кто помягче.
– Это кто?
– Трансгуманисты, – объяснил я. – Само самоназвание говорит о том, что мы гуманные, добрые, пингвинов спасаем…
– Пингвинов, – буркнула она, – пингвинов! А людей?
– Люди не пингвины, – пояснил я на тот случай, вдруг по-женски не знает, – должны спасаться сами. И других спасать. Мы цари или не цари?
Она поморщилась.
– Не тянешь на царя.
– Не тяну, – согласился я печально, – но вот назначен. Придется как-то справляться.
Она покосилась дико, что-то голос мой слишком серьезный, никакого ерничанья, будто и вправду сумасшедший маньяк, что не отличает реальность бытия от реальности осознания.
Пейзаж мимо проносится такой мирный, пасторальный, не верится даже, что кто-то кого-то обижает вообще, ну там жабы едят комаров или рыбы червяков.
Люди тем более обходятся без насилия, преступность давно искоренена или почти искоренена. При таком всесилии техники, что видит каждого и предупреждает полицию, как только кто-то возьмет нож и пойдет к входной двери, преступления пресекаются обычно до того, как их совершат.
Но это, конечно, на массовом уровне, что самое главное. В массе своей преступления совершались людьми, так сказать, массовыми, простыми, потому преступления квалифицировались как бытовые, иногда как хулиганство, но из-за обилия видеокамер на улицах уже невозможно кого-то ударить и суметь скрыться. Портреты мгновенно разлетятся по всей округе, и не только портреты, но и точный адрес проживания, где у кого бывает в гостях…
Сперва преступность сократилась в разы, а потом вообще ее почти искоренили. Осталось это вот «почти», что подразумевает оснащенность преступников не меньшую, чем у правоохранительных органов.
Конечно, не только оснащенность, но и квалификацию. Компьютеризация и робототехника пришли и в охранные системы, заменив людей в том возрасте, когда у них полно силы и желания пользоваться своими навыками.
Потому тот, кто живет в простом быту, скажет с уверенностью, что преступность искоренена полностью, а тот, кто работает с такими вот корпорациями, где огромные деньги и власть, о которых и не мечтают президенты стран, будут думать с ужасом, что везде преступность, стрельба, кражи чипов, подставы, предательства…
Я задумался. Стрельба и попытка похитить чип уже были, а вот подставы и предательства… наверное, еще впереди.
Мариэтта сказала быстро:
– Вот там у столба останови!
Я спросил с подозрением:
– А ты на какую разведку работаешь?
– Останови, – потребовала она, – и не умничай.
– Ну вот, – сказал я с обидой, – последнее отнимаешь…
Я коснулся пальцем сенсора, указывая, где подать к обочине и остановиться, броневичок принимает голосовые команды только от своего хозяина, ныне оставшегося мертвым там, среди полицейских, сейчас он послушно, хоть и нехотя, свернул и остановился.
С той стороны на большой скорости подлетел полицейский автомобиль, вроде бы обычный, даже с мигалкой, но я ощутил по длине тормозного пути, что весит как танк.
Выскочили трое в бронежилетах, одного я узнал сразу, капитан, который пришел нам на помощь в заброшенном заводе и который воссоздавал мой победный путь из особняка магната.
Он с ходу заглянул встревоженно в окно со стороны Мариэтты, лицо напряглось.
– Да у вас тут все в крови!..
– Это не мы, – ответила Мариэтта.
Он стегнул по мне острым взглядом.
– Ну да, конечно, если здесь этот… Евген, то да, еще бы…
– Остальные на сорок втором километре и не доезжая Люберец, – отрапортовала она.
– Трупы?
Она сказала едко:
– Если там был наш неуловимый Евген, то кто еще?
Я запротестовал:
– Что вы из меня какого-то Чикатилу делаете? Я смирно прятался и дрожал, прятался и дрожал! Мы, эстеты, не выносим общую человеческую грубость. Я уже трансгуманист, живу будущим бессмертием, а вы меня убить хотите!
Капитан кивнул, сказал Мариэтте:
– Как я понимаю, на этот броневичок, замаскированный под рядовой автомобиль, зачем-то напали боевики. Но, как только увидели нашего Евгена, все тут же перебили друг друга!
– С вами хорошо работать, капитан, – сказала она, – всегда в самую точку!
Он повернулся ко мне:
– А куда делись водитель и охрана?.. Мариэтта, он в чем-то признался, пока вы сидели рядом?
Она пожала плечами.
– Послушать Евгена, они не то сами застрелились, не то убились о деревья, там их много. На месте происшествия сейчас наверняка специалистов, как муравьев, но можете и вы полюбопытствовать.
Еще двое подошли и внимательно слушали. Одного я тоже узнал, был тогда в ангаре, он посмотрел на меня и сказал мрачно:
– Надо бы его послать на границу Ирана и Саудовской Аравии. Пусть они, глядя на него, друг друга перебьют, а мы туда сбегаем и захватим нефть.
– Что нефть, – сказал второй, – там Кааба, главная ценность…
– А я бы выгреб сокровища султана, – сказал первый мечтательно.
– Я бы его гарем… Там одни фотомодели!
Мариэтта посмотрела на них исподлобья.
– А вы зря хихикаете. Если у него такая мутация, что вокруг люди начинают ссориться и убивать друг друга?.. Сейчас вот начнете, кто за нефть, кто за баб…
– А ты достанешься победителю, – подытожил капитан и оглянулся на меня. – Кто бы подумал, какие теперь победители!
Спецназовец, напротив, внимательно посмотрел на Мариэтту.
– Я тоже хочу быть победителем.
– И я, – сказал второй. – Доставай пистолет.
Капитан рявкнул строго:
– Тихо! Кто знает, вдруг это правда. И мы все передеремся. Мигом в машину! Надо самим посмотреть на место схватки. Эксперты экспертами, но мы тоже не лыком шиты.