Всегда летальный диагноз
Шрифт:
Всю эту груду он с победоносным видом высыпал на столик и полез в карман за очередной порцией.
– Уберите, ради бога! – понизив голос, сказал я. – На нас начинают обращать внимание!
Груздев самодовольно усмехнулся и рассовал деньги по карманам.
– Вы получили хороший кусок за молчание? – поддразнил я его.
– Никто не заставит меня молчать! – важно заявил Груздев. – Если я сам этого не захочу!
– Ну слава богу! – сказал я. – Значит, я готов вас выслушать.
– Зато я теперь не уверен, что готов что-то рассказать, –
– Вы имеете в виду Малиновскую? – быстро спросил я.
– Малиновскую, кого же еще! – кивнул головой Николай Петрович.
– Что вы знаете о Малиновской? – Он все-таки сумел разжечь мое любопытство.
Но Груздев уже окончательно обиделся.
– Мало ли чего я знаю! – раздраженно сказал он. – Теперь я не скажу вам ни одного слова! Все это умрет вместе со мной...
Откровенно говоря, Николай Петрович мне уже надоел до чертиков. Ничего, кроме пустой болтовни, я от него уже не ожидал. Только фамилия Малиновской смогла пробудить мой угасший интерес. Я вспомнил, что Груздев отзывался о ней если не с любовью, как Миллер, то уж, по крайней мере, с явным восхищением. Это предполагало повышенный интерес моего собеседника к этой особе и как следствие наличие в его памяти какой-то неожиданной информации.
Мне показалось, что все-таки стоит рискнуть, и я примирительно сказал:
– Ладно, Николай Петрович, вы здесь выступали очень убедительно, и я признаю свою неправоту... Раз уж вы при деньгах, я, пожалуй, не откажусь заглянуть к вам в гости... Только прошу вас – давайте ограничимся одной бутылкой, ладно?
Обида у Груздева достигла в этот момент своей критической точки, и, кажется, он был готов послать меня куда-нибудь подальше, но неожиданно сдержался и лишь сказал безрадостно:
– Я вас умолять не собираюсь – мне ваша компания не очень-то нравится! Если Груздев не нужен – Груздев поворачивается и уходит!
Больше всего в пьяницах меня угнетает их чувство собственного достоинства, которое пробуждается всегда неожиданно и, как правило, не вовремя.
– Николай Петрович! Но я же принес свои извинения! – возмущенно воскликнул я. – Чего же вам более? Я готов идти с вами на край света! Если он, конечно, не слишком далеко, этот край... Возмущенное выражение еще не сошло с лица Груздева, но он через силу усмехнулся, и это было хорошим знаком.
– Ладно, уговорили! – сказал он, меняя гнев на милость. – Сейчас затаримся чем-нибудь и пойдем. Я живу недалеко от метро, так что, думаю, ноги у вас не отвалятся...
Он решительно направился к стойке, опять извлекая из карманов свои измятые капиталы.
– Наверное, лучше зайти в магазин, – предложил я. – Здесь ведь большая наценка!
Николай Петрович пренебрежительно фыркнул и не удостоил меня даже взглядом. Купив бутылку водки, он повел меня к себе, в Денежный переулок, где он жил в стандартном доме и, по иронии судьбы, тоже на
Это совпадение как-то сразу расположило меня в пользу неудачливого коллеги, тем более что он оказался, разумеется, холостяком – о чем я смутно догадывался – и таким же, как я, приверженцем беспорядка, что оказалось почему-то полной для меня неожиданностью.
А он им оказался, причем более последовательным, чем я, потому что даже не подумал извиняться за тот бедлам, что царил в квартире. Он просто сразу отправил меня на кухню и попросил достать из холодильника «все, что найду».
Нашел я полкруга засохшей колбасы и огромную, великолепную кисть винограда, отдававшую золотом позднего лета.
– Где снимали урожай, Николай Петрович? – весело спросил я, имея в виду, конечно, виноград.
Но он понял мой вопрос совсем иначе и, ставя на стол бутылку, буркнул:
– Я получил расчет у Миллера. – Он быстро и подозрительно покосился на меня и сказал: – А в чем дело?
– Нет-нет, я спрашиваю вас не о деньгах! – усмехнулся я. – А вот об этом чуде природы!
Николай Петрович равнодушно посмотрел на виноград.
– Ах, вот вы о чем! – поморщился он. – Купил где-то... А где – не помню!
Но, впрочем, где бы он его ни купил, а виноград пришелся весьма кстати – ни Груздев, ни я так и не рискнули притронуться к той колбасной мумии, что мерзла в пустоте холодильника.
Мы пили водку, закусывая виноградом, и Николай Петрович выкладывал мне тайны медсестры Малиновской. В его интерпретации тайны эти заключались только в том, что практически все окружающие ее мужчины «положили на нее глаз».
Поняв, что меня опять обвели вокруг пальца, я ужасно разозлился. Вся так называемая «информация» не стоила и ломаного гроша, а я уже был заметно нетрезв и чувствовал себя невыносимо глупо. Нужно было уносить ноги, но я все никак не мог заставить себя выйти из-за стола.
Захмелевший Николай Петрович, напротив, чувствовал себя прекрасно и все более входил во вкус. Постепенно с «тайн Малиновской» он перескочил на общефилософские вопросы, изо всех сил стараясь втянуть меня в дискуссию о справедливости и о том, возможна ли она на этом свете.
– Слушайте, Николай Петрович! – не выдержав, сказал я ему. – Справедливости на этом свете, несомненно, нет, потому что иначе я бы не сидел и не убивал время, слушая ваши бесплодные рассуждения!
Груздев ошарашенно вытаращил на меня осоловелые глаза и недоуменно спросил:
– Не понимаю, чем вы сейчас-то недовольны?
– А чем я должен быть доволен? – резонно заметил я. – Ничего нового вы мне не сообщили. Так, одни абстракции. Понимаю, вам нужен собутыльник, но мне время дорого. Так что всего хорошего!
Взгляд Николая Петровича слегка прояснился, он сделал сосредоточенную мину на лице и протестующе сказал:
– Никакой собутыльник мне не нужен! Особенно такой. А про Малиновскую я вам могу рассказать что угодно. Пожалуйста! Что конкретно вас интересует?