Всегда вместе
Шрифт:
Сон как рукой сняло. За полчаса закончили все сборы и снова расселись у костра.
— Вот тебе и Голубая падь! — вздохнул Сережа Бурдинский.
Тиня Ойкин взглянул на товарища и перевел свои умные глаза на начальника экспедиции.
— А почему, Кузьма Савельевич, она называется Голубой? — полюбопытствовал Малыш.
Геолог понял юношу: надо было отвлечь ребят от грустных мыслей.
— Охотники рассказывают, что в мае южный склон долины становится сплошь голубым. Это потому, что зацветает ургуй — забайкальский подснежник. Только местами в голубой ковер вплетаются белые цветы кашки. В
Брынов долго рассказывал, как охотники караулят «на ургуе» коз, потом стал объяснять, как из лепестков ургуя изготовляется лиловая краска. Незаметно он перешел к эпизодам из своей богатой событиями жизни геолога.
Особенно позабавила ребят история о том, как Кузьма Савельевич первый раз ездил на оленях.
— Это была поездка поневоле. Захворал я. Ну и посадили меня верхом на оленя. А сидеть на нем надобно с высоко поднятыми коленями. Нелегкое это дело. Тогда я додумался: связал свои колени через седло полотенцем. А олень — возьми да и оступись. Я — в снег головой и повис на рогах у оленя. Тот мотает вниз и вверх головой, чтобы избавиться от меня, и окунает меня в снег, как хлеб в молоко, все глубже и глубже! Смеху было сколько! Только не мне, а моим спутникам… Вот так на забайкальском севере и получил я боевое крещение охотника за ископаемыми… Ну, а теперь — спать! — спохватился геолог. — Надо набраться сил.
Легли спать. У Сени начался сильный жар. Он метался, стонал, временами бредил, все время просил пить. Поля не отходила от больного; она легла, свернувшись калачиком, у его изголовья. «Спасибо Бурдинскому, что не забыл хину в аптечку положить, — с благодарностью думала девушка. — Все нужные лекарства есть».
Поля проследила, как Брынов и дежуривший первым Зырянов, накинув плащи, выбрались из пещеры. Впереди была ночь, полная неизвестности.
Вскоре Брынов вернулся. Он подошел к Сене, положил ему руку на лоб, прислушался к дыханию больного. Затем постелил себе возле костра, окинул взглядом спящих ребят, снял сапоги — и через минуту уже спал.
«Как это так может Кузьма Савельевич! — с невольной укоризной подумала Поля. — Такая опасность, а он спокойно спит…»
Она даже не поверила себе и тихонько, стараясь не шуметь, подошла к костру. Геолог крепко спал, положив руку под щеку, и лицо его не выражало ни волнения, ни тревоги.
Сережа Бурдинский спросонья что-то бессвязно лепетал о пещере, обвале, наводнении… Хромов и ребята ничего не могли понять до тех пор, пока из кустарника с радостным лаем не выскочил Сервис, а на пороге пещеры не показалась Поля.
— Андрей Аркадьевич! — радостно воскликнула она. — И Кеша… и Троша… и Ваня…
Члены «спасательной экспедиции» прошли вслед за Сережей и Полей в пещеру.
Добудиться геолога оказалось труднее, чем разбудить Сережу.
— Ну вот, этого я и боялся! — сказал Брынов, поздоровавшись с учителем и ребятами. — Не могли притти попозже.
— Сережа заснул на дежурстве. — Поля сердито посмотрела на Бурдинского.
— Затопило бы — тогда что? — возмутился Борис. — Эх ты, разиня!
— Чего боялись? Какие дежурства? Почему затопило бы? — недоумевал Хромов. — Что у вас, военная игра?
Брынов вместо ответа обратился к Антону:
— Ну-с, товарищ завхоз, где ваши припасы? Давайте готовить завтрак. Да повкусней!
Он покачал головой, обращаясь к Сереже:
— Не выдержал, значит? Заснул, бросил пост…
— Да я под самое утро, — оправдывался юноша. — Я, Кузьма Савельевич, пять раз мерил — вода не подымается.
— А если бы в самом деле завалило русло? — строго спрашивал Брынов. — А если бы в самом деле угрожало наводнение? Тогда что?
— Значит, не было никакой опасности? — спросил, улыбаясь, Малыш. — Вы нас испытывали, да?
— Теперь я все поняла, — прошептала Поля.
Борис Зырянов внезапно расхохотался и начал приплясывать, шлепая себя ладонями по плечам, коленям, бокам:
— Ай, Кузьма Савельевич, надули! Ой, надули! А Сережа пять раз мерил!
— Конечно, надул, — невозмутимо ответил геолог. — А ведь могло быть и хуже — могло быть и наводнение. Мы поступили, как следовало поступать при настоящей опасности, не считая, конечно, случая с Сережей… Понятно?
Теперь уже и Хромов, и Кеша, и Троша, и Ваня начали понимать, что произошло с «хозяевами» пещеры.
Тиня Ойкин вдруг подбежал к коллекциям:
— А киноварь! Про киноварь забыли!
— Ну, ребята, ладно, Антон уже накрыл стол, — оказал Брынов. — Давайте завтракать, за едой и разговор лучше пойдет… Сене лучше, опасность миновала. Пора собираться в путь-дорогу…
18. Дневники (окончание)
Наконец-то мы опять вместе в Иенде. Сколько пережито за эти две недели!
Кузьма Савельевич хвалит ребят: молодцами держались!
А Трофим Зубарев уже окрестил всех спасенных «пещерными жителями».
Борис сияет: ему принадлежит честь находки киновари. Сеню врачи выдерживают в постели. Через несколько дней он будет здоров. Кеша и Линда «гоняют» Митю по грамматике.
Привели в порядок снаряжение, коллекции.
Сердобольные жители Иенды тащат нам всякую снедь на обратную дорогу. Чувствуем себя героями.
Вечером Кузьма Савельевич и Андрей Аркадьевич ушли по делам в поселок.
Мы остались одни. В комнате было светло: полная луна заглядывала в окна. Спать не хотелось. Это наш последний вечер в Иенде. С утра мы выступаем в обратный путь — домой, на Новые Ключи… Все были возбуждены, радостно и весело думалось о будущем. И последний вечер в Иенде стал вечером мечтаний.
Все расселись вокруг Сениной койки. Сеня лежит бледный, но улыбается: он доволен, что мы все рядом с ним.
— Мне хотелось бы лет через десять, — медленно говорит Кеша, — выехать экспрессом из Владивостока сюда, в родные места.
— В звании адмирала? — с деланным простодушием спрашивает Троша.
— Ну, не сразу же! — усмехается Кеша. — Но, разумеется, в морской форме. В поезде я должен встретиться…
— …с художником Астафьевым, — подсказываю я.
— Да, с известным пейзажистом Захаром Астафьевым, а также…