Всего лишь несколько лет…
Шрифт:
Соседкам понравилось: наконец-то пробрал, правда чересчур жестко. Но художница осталась верна себе. Она спросила:
— Опять окна Роста? — И, прочтя вслух, засмеялась. — Прелесть! Можно показать на работе? Или пусть еще повисит?
Так
Картошка начищена и поставлена на огонь.
— Слыхали новость? — угрюмо спрашивает Варвара. — Скоро нас будут ломать.
— Слава богу! — отзывается Шарикова. — Давно ждем.
— Вот и дождетесь: выкинут вас на улицу!
— Это как?
— Да так. Сломают дом, а мы — как угодно. Сунут чего-нибудь в зубы и строй себе дом за городом. Мне один говорил, он в Моссовете сидит.
— Не может быть! — Шарикова бросила мочалку в таз и выпрямилась. — У Алеши ведь скоро свадьба!
— Вот и спросят вашего Алешу…
— Нет, что за жизнь! Ни минуты покоя.
И Вера Васильевна покидает кухню.
Маше также следовало бы уйти: у нее не все уроки сделаны. Но вверху раздаются шаги, и она остается. Как ни привычна для нее обстановка на кухне и разговоры жильцов, ей любопытно: всегда может произойти что-нибудь новое, вроде стихов Пищеблока.
По винтовой лестнице спускаются Три Поколения — так называют во флигеле соседок, живущих наверху, в мансарде: акушерку Полянскую, ее дочь Полю и маленькую внучку Миру (одно «р» — от слова «мир»). Три Поколения почти неразлучны, по крайней мере, на кухне появляются все втроем.
Тоненькая, похожая на подростка Поля подходит к столу и осторожно подвигает к себе примус. Ее мать, женщина лет сорока с небольшим, тучная, страдающая одышкой, опускается на табуретку; внучка подходит к ней. У всех троих одинаковые черные глаза, только глядят они по-разному.
Полянская дружелюбно кивает соседкам:
— Добрый вечер. Слава богу, и день был добрый.
— Хорошие ребята? — спрашивает художница.
— Как на подбор. Гиганты. И все мальчики.
Не отрываясь от стряпни, Варвара хладнокровно замечает:
— Мальчики — это к войне.
— Типун вам на язык. Сказать такое!
Розалия Осиповна всегда сообщает что-нибудь интересное про свою работу. А в прошлом году родилась тройня. Но Варвара никогда не даст дослушать до конца.
— А ты что тут делаешь? — набрасывается она на Машу. — Только тебя недоставало!
— Да полно, Варя! — вмешивается Евгения Андреевна. — Будет вам.
Она уже кончила свою статью, но держит в руках журнал: на столе нет места.
Маша ждет. Отдышавшись, Розалия Осиповна продолжает:
— Что было! Приносят ребенка — обратите внимание — в первый раз. Она его берет, смотрит. Ей говорят: «Чего ты ждешь, он голодный». А она: «Это не мой, вы мне чужого дали». На номерок даже не посмотрела. Проверили: так и есть — нянечка перепутала.
Поля
— Да, — говорит художница, — это инстинкт.
Но Варвара не согласна. Младенцев путают-это точно. Но чтобы заметить, когда все они на одно лицо, — чепуха! Так и живут с подмененными.
— И как вы, Варя, не похожи на вашу сестру! — с сокрушением говорит Поля. — Небо и земля!
Жизнелюбие этих женщин, живущих на чердаке, раздражает Варвару. Акушерка больная; Поля совсем не знает жизни и даже молоко кипятит под наблюдением матери; денег никогда нет. И все им хорошо, все чудно. Муж Поли в армии, и вот уже второй месяц нет от него писем. Но даже молчание зятя не действует на блаженную:
— Это скорее хороший знак: молчит — значит, скоро вернется.
«Ну, а если бы в самом деле подменили? — в страхе думает Маша. — У меня хоть глаза, как у мамы. А если слишком поздно узнают?»
Вера Васильевна возвращается возбужденная.
— Какой чад! — морщится она. — Ну вот, узнала: не будут ломать, ничего еще не известно.
Варя бормочет в уголке:
— За что купила, за то и продаю.
— Вы только не откладывайте свадьбу, — просит Поля, узнав, в чем дело. — Я, если хотите знать, для вашего праздника уже платье сшила.
— Ага! — неожиданно и очень серьезно подтверждает двухлетняя Мира.
И все женщины начинают смеяться.
Уже выходя из кухни, Маша почти натыкается на сына художницы, Виктора. Тряхнув чубом, чтобы иметь повод красиво закинуть назад голову, он спрашивает свистящим шепотом:
— Что она опять наделала? Дышать нечем!
— Сам можешь кашу сварить, не маленький!
— Но ты же знаешь, какова ситуация!
Ситуация действительно сложная. Но тут сама Евгения Андреевна выходит в переднюю.
— Это ты, Витенька? Из обеда ничего не вышло.
— Что и требовалось доказать.
— Ничего. Выпьешь молока с ватрушкой.
— Когда-нибудь ты спалишь дом, — говорит Виктор.
— Я думаю, до этого не дойдет.
— Ты невозможна. Что с тобой делать?
— Одно из двух: или помогай мне, или уж не мешай.
— Ты что же, хочешь, чтобы я торчал на кухне?
— В остальном, Витенька, я и сама справлюсь.
И Евгения Андреевна идет дальше.
— Вот так, Маша, нет у нас контакта…
Хорошо, что он не видал напоминания Пищеблока. Собственно, из-за Виктора Маша и сорвала записку со стены.
Глава третья
ВИД ИЗ ОКНА
Рядом с кухней — маленькая дверь, у которой Маша замедляет шаги. Из комнаты слышен кашель. Не зайти ли справиться о здоровье? Семен Алексеевич ласково скажет: «Входи, Маша, входи», а Ольга Петровна слабо улыбнется из своего угла. Но Маша боится этой комнаты, боится улыбки, при виде которой хочется заплакать, а главное — чувствует, что о здоровье спрашивать не надо.