Всего один шаг
Шрифт:
Но мы уже дружной гурьбой лезем под водопад вслед за победительницей. Шум, гам, брызги! А вода-то, прямо как шампанское, так и кипит пузырьками…
— Всё, коллеги, полетели назад!
Вот странно… Ещё час назад я держался только на самолюбии, и мне хотелось одного — упасть и уснуть… А сейчас я вроде как ожил.
«И все так, Рома. Мы должны отдохнуть не только телом. Отдых для души ещё важнее».
И опять я не уловил, чья это мысль.
— Ага, а вот и наш Манко! Познакомьтесь.
Во
«Он курить бросил уже с полвека, а трубку носит. Привык, говорит, думать помогает»
Лицо старика кажется вырезанным из коричневого камня, только глаза поблёскивают из щелей, остро и умно. Серая майка, пятнистые штаны армейского образца, на ногах мягкие мокасины с дырчатым верхом. Длинные седые волосы подвязаны шнурком. Мы представляемся, индеец коротко кивает. Не очень-то он разговорчив…
«О чём ты хочешь поговорить, ангел Рома, бывший человеком?»
«Можно короче — биоморф…»
«Это было верно ещё не так давно. Но не сейчас»
«То есть?» — я удивлён.
«А разве я подумал неясно? Ты ангел, бывший человеком. Так теперь будет правильней»
И, пресекая всякую возможность дальнейшего развития дискуссии на эту тему, индеец одним движением, без помощи рук встаёт с циновки.
— Я всё там приготовил для гостей, Ойя.
— Спасибо, Манко. Ну что, коллеги-особисты… Как насчёт хорошего ужина?
— Да ещё как!
Мы все смеёмся, и миссионерки, и наша команда. Разрядка… Только сейчас я чувствую, как окончательно разжимаются стальные клещи неимоверной усталости. «Бой будет завтра, а пока…»
— …А ещё я научилась человеческому балету, на ногах то есть.
— А покажи! Просим, Ойя!
Длинный составной стол, за которым мы все сидим, завален снедью. Маисовые лепёшки-тортильи, аккуратная горка куриных яиц и отдельно перепелячьих, горячая каша и родная картошка… А уж фруктов-орехов немеряно. И, разумеется, присутствуют неизменные бутыли молока. Какой может быть стол без молока?
За торжественным ужином собрались все, кроме одного дежурного, сидящего на контроле. Ойя уже надевает на ноги носки-перчатки, выходит на свободное место, вполне достаточное для такого маленького и хрупкого существа. Замирает, приняв позу, и мы все замираем в предвкушении. Ангелы вообще-то не особо любят человечьи танцы, кажущихся им смешным топтанием.
Звучит музыка. «Лебединое озеро», вот оно что… Как я сразу не понял. Ну разумеется, какой ещё балет больше подходит для исполнения ангелами?
Ойя уже танцует, встав на цыпочки, как и положено балерине. Ангелу это легко, твёрдые пальчики поднимают лёгкое тело без усилия… Или это так кажется? Ведь и человеческие балерины на первый взгляд невесомо порхают по сцене…
Ойя танцует, завораживает нас своим кружением. Взмах руки, взмах крыла… Взмахи рук, стремительные взмахи крыльев! И опять, опять кружение под волшебную музыку…
Умирающий лебедь замирает, раскидав беспорядочно изломанные крылья, отливающие радугой. Музыка смолкает.
— Понравилось? — легко встаёт Ойя, возвращаясь за стол. Она дышит легко и бесшумно, нимало не сбив дыхания.
— Вот это да! — первым очнулся Биан. — Я и не знал, что у людей есть такие вещи!
— Эх ты, начальник! — насмешливо щурится наша Аина. — Тебе бы только «зелёных» ловить. Никакого культурного развития!
Шум, смех. Всем понравилось выступление Ойи, и она расцветает, чувствуя это.
— Спой, Гауя, — внезапно просит старый индеец, сидящий в углу. Снова становится тихо.
— Если ты сыграешь на своей айкори, Манко.
Старый индеец одним движением достаёт откуда-то из-за спины длинную двойную дудку. Прикладывает к губам…
— А-а-эоэ-эй! — разносятся первые звуки старинной индейской песни.
Мы слушаем двойной голос, и песнь индейской свирели времён инков переплетается с низким, «медным» голосом Гауи. Никто из нашей команды не знает ни слова на языке кечуа, но у нас есть телепатия…
«…И когда совсем не осталось у человека слёз, он ушёл их искать в сельву»
Айкори и Гауя смолкли разом, и наступила хрупкая тишина.
— Это «Песнь отчаяния» — Гауя первая нарушает молчание.
— Спасибо тебе, Кружащая над озером, — очень серьёзно говорит старый индеец.
— Каждый раз, как я пою эту песню, ты благодаришь меня, Манко, — чуть улыбается Гауя. — Хоть каждый день пой.
— Эту песню нельзя петь часто, — Манко убирает свою древнюю дудку.
— А что же вы ничего не едите, коллеги? — спохватывается Ниа. — Манко старался…
— После такой песни нельзя есть сразу, — неожиданно для себя самого говорю я. Старый индеец блестит глазами из узких смотровых щелей век.
«Ты прав, ангел, бывший человеком»
— … А один из демонов сумел ускользнуть и сбежал от гнева богов на Луну. Так гласит древняя легенда, сложенная задолго до того, как появился первый инка, и самой великой Тауантинсуйю не было.
Мы разговариваем во дворе древнего индейского храма, затерянного в непролазной сельве. Луна заливает двор белым светом, отражаясь в спокойной воде бассейна. Манко сидит по-турецки, как и я, посасывая пустую трубку.
«Ты не представляешь, Рома. Все кечуа, все индейцы вообще уже давно не помнят, что такое настоящая свобода. Не знают, что такое счастье, и что есть жизнь. Они привыкли, и не смотрят на небо. И белые, мечтавшие стать господами, в массе своей превратились в рабов. Миллионы и миллионы людей ползают на четвереньках, забыв, как выглядят звёзды, потому что никогда не поднимают головы. Я рад, что вы пришли. Я знал, что так будет. Завтра гнезду демонов конец»