Всех помню…
Шрифт:
Бури-Див резко оторвал кусочек полы своего халата и протянул Равшану.
Толпа подхватила Бури-Дива, увлекла с собой. Он успел крикнуть:
— На нем капля крови Гульбадам! Отомсти за отца, за мать, за Хадикула-ака! Отомсти!..
Его голос удалялся…
Сотни людей. Нет, наверное, тысячи. Людское море клокочет, бушует. Удивительно, как в этой суматохе Абдурахман отыскал Равшана.
Красноармейская форма на нем сидела ладно, не то что на Равшане. Словно специально сшили, Абдурахман расправил складки гимнастерки, откашлялся. Не умел он начинать тяжелый разговор, не умел успокаивать.
— Слышал!
Равшан не отвечал.
— Не успели мы, — продолжал Абдурахман. — Что поделаешь?.. Не сразу эта сволочь успокоится. Будут цепляться за власть. Нам еще придется повоевать. — Абдурахман заговорил горячо, стараясь отвлечь юношу от грустных мыслей: — Надо гнать их. Всех до одного с нашей земли. Я решил остаться в Красной Армии.
Они сидели в тени, на камне возле дома. Сидели, не выпуская из рук винтовок. Словно бой еще не окончен. Просто затих на минуту.
Люди любовались красным флагом. Он трепетал высоко над Регистаном, над всей Бухарой. Люди смотрели на флаг, радовались, обнимали друг друга, не скрывали слез радости. Но многие сжимали оружие — кто винтовки, а кто простые палки. В любую минуту бой мог снова вспыхнуть.
— Товарищи! — раздался зычный голос. — Товарищи! Прошу внимания.
Человек влез на повозку и поднял руку.
— Наш Алексей! — подтолкнул Абдурахман юношу. — Узнаешь?
Они попытались протиснуться ближе к повозке.
— Товарищи! — крикнул комиссар. — Вчера командующий Фрунзе послал в Москву телеграмму Владимиру Ильичу Ленину… Слушайте!
В руках у комиссара трепетал листок. Медленно, выделяя каждое слово, комиссар читал:
— Крепость Старая Бухара взята сегодня штурмом соединенными усилиями красных бухарских и наших частей. Пал последний оплот бухарского мракобесия и черносотенства. Над Регистаном победно развевается Красное знамя мировой революции…
— Слышишь? — спрашивал Абдурахман. — Понимаешь?
Равшан все слышал и все понимал…
Когда кончился митинг, Абдурахман неожиданно предложил:
— Хочешь, я поговорю с Алексеем, чтобы тебя отпустили дня на два?
— Куда? — хмуро спросил Равшан.
— В кишлак… Ну… — он с трудом подыскивал слова. — Домой и… в Чор-Бакр.
— Рано, — твердо сказал Равшан. — Еще рано. Очистим всю землю от врагов. Потом.
Где-то послышалась музыка. Песня… Песня в Бухаре!
Абдурахман и Равшан невольно прислушались.
Перевод с узбекского Бориса ПАРМУЗИНА.
Николай Флеров
НОЧЬ КОМФЛОТА
Страницы из повести
Николай Флеров, известный поэт-маринист, готовит к печати повесть «Море и жизнь». В ней есть главы, посвященные боевым делам североморцев. В публикуемом отрывке автор воссоздает портрет командующего Северным флотом в годы Великой Отечественной войны адмирала А. Г. Головко.
Арсений Григорьевич Головко, шел от серого здания штаба флота по направлению к Дому
Этот много повидавший на своем коротком веку человек, участник войны в Испании, в разное время командир кораблей и соединений, сейчас нес ответственность за все большие и малые сражения на огромном театре Северного флота. Сотни кораблей в просторах Ледовитого океана, эскадрильи самолетов всех видов, от истребителей до торпедоносцев, множество орудий всевозможных калибров, расположенных на заполярных берегах — в скалах, на островках, в городах и поселках, тысячи людей, не только тех, что на кораблях, а и тех, что сошли с кораблей, чтобы стать морскими пехотинцами, — все это подчинялось ему, довольно молодому еще человеку. Командующему и его первым помощникам — члену Военного совета, начальнику штаба, начальнику политуправления флота — каждому не было и тридцати пяти лет, когда началась воина.
Густая черная шевелюра выбивалась из-под адмиральской фуражки с коротким «нахимовским» козырьком, а глаза, утомленные бессонными ночами, смотрели остро и ласково.
Адмирал остановился на минуту на деревянном мосту, перекинутом через впадину, откуда с одной стороны открывался вид на Екатерининскую гавань и причалы Полярного, а с другой — на бесконечно уходящие к норд-весту сопки. В этих сопках, в тридцати — сорока километрах от места, где стоял Головко, шла война. Может быть, он сейчас и подумал обо всех подчиненных ему частях и кораблях, как бы окинув взглядом и мысленно прочертив полукруг, на котором в разном удалении от главной базы они, эти части и корабли, располагались.
Подошло время, когда всем им придется действовать в наступлении. Планы разработаны, сведены, уточнены. И оттого, что главное решено и даже, как уведомили адмирала, утверждено Верховным Главнокомандующим (и, значит, уже никакая сила не может воспрепятствовать проведению этих планов в жизнь), Арсений Григорьевич и улучил свободную минуту, чтобы пройти по городу, глянуть на скупое солнышко и зайти в Дом флота. Обычно здесь прокручивали не очень новые кинофильмы, давали концерты участники самодеятельности или заезжие артисты. А сегодня, как сообщили комфлоту, с английских союзных кораблей доставили очередную мультипликацию Диснея. Командующий и решил эту картину посмотреть.
Арсений Григорьевич давно и прочно стал любимцем флота. Искренняя любовь, уважение к командующему начинались с командиров высоких рангов. Они чаще виделись, общались с ним, лучше могли оценить его способности большого военачальника и несли свои впечатления в, массы моряков. Но еще вернее будет сказать, что шло это одновременно и «снизу» и «сверху», потому что не было такой части или корабля, где бы хоть один раз адмирал не побывал. А если уж комфлот пришел на корабль, он обязательно поговорит с краснофлотцами и старшинами просто, без специального сигнала, собрав людей вокруг себя, поинтересуется делами и боевыми, и бачковыми — и как стреляете, и как вас кормят, — побывает на боевых постах и в кубриках. Словом, за какие-нибудь два часа станет совсем своим человеком на корабле, и краснофлотцы начинают мечтать: вот бы нам всегда с командующим в море ходить, то-то служба была бы!