Вселенская пьеса
Шрифт:
– Ты такой же, - снова повторил Рик.
– Удивительно, что некоторые вещи неизменны. Их не трогает ни время, ни пространство, ни события...
– Можно?
– на трап вышел Стас, не церемонясь, переступил через наши ноги, и сел ступенью ниже.
– Уработался, решил свежим морозцем подышать...
Я с досадой подумал о том, что Стас пришел до ужаса не вовремя. Сейчас, в присутствии врача, Рик замкнется, и не скажет больше ни слова.
Я ошибся.
– О, док, как мое здоровье?
– оживился пилот.
– Все нормально, некоторые генетические несуразицы, никак не пойму, может быть, аппаратура барахлит.
– Ага, он имеет право знать, - согласился Ирин. Выходит, о своих злоключениях пилот уже рассказал врачу. Быть может, и остальные знают?
– Змей - настырный, - ловя мой удивленный взгляд, отозвался Ирин.
– Такой, как нужно. Я ему проболтался.
– Ты продолжай, продолжай, - Стас зевнул, - не вгоняй Дорова в скуку.
Я затушил окурок, не став задавать ненужных вопросов. С Риком и вправду многое было не так, возможно, это последствия тяжелой психологической травмы.
– Знаете, я когда тут очутился, - собравшись, сказал пилот, - понял вдруг, что не хочу вот так. Не хочу замерзнуть. Еще мгновение назад я был в теплом коридоре Ворона, посреди аварии, а потом оказался сразу здесь. Волей неволей подумаешь, что умер. Но при этом жив, потому что вокруг все настоящее: и холод и боль, и особенно острое одиночество.
– Он пометался немного, - скучным голосом пояснил Змей, заметив, что Рик потерял смысл рассказа, - но потом взял себя в руки. Начиналась пурга, и нужно было что-то решать.
– Я хотел вырыть в снегу яму, - подсказки Стаса хватило, чтобы Рик заговорил снова, - все исткал место, где снег помягче. Ведь рыть предстояло голыми руками, а я уже и пальцев не чувствовал. Боялся, что они совсем замерзли и обломаются, когда я начну копать. Смешно.
Но нам со Стасом было не смешно, я заметил, как изучающее врач наблюдает за своим неожиданным пациентом.
– А потом этот звук, я даже не поверил. Уже невозможно было во что-то верить!..
– Рик услышал сигнал тревоги с Ворона, - Стас не прерывал, а поддерживал пилота, помогая ему продолжать говорить. Хороший психологический прием, очень удачный в данной ситуации.
– Никогда так не бегал, - хохотнул Рик, но смешок вышел горьким.
– Проваливаясь в снег, поднимаясь, пока не увидел... тебя и женщину рядом. О, боже, это было лишь короткое мгновение, вернувшее мне надежду и тут же отнявшее ее. Черт, какой же я плохой рассказчик! У меня в голове столько всего, но я говорю как-то не так. Ты понимаешь, что все не так, Антон?
– Разве я сказал что-то, Рик, разве рассудил или усомнился?
– удивился я.
– Вижу, вижу все в глазах. Знаю, - пилот вздохнул, заулыбался немного дико. Подобные перепады настроения свойственны душевно больным, но я все же надеялся, что это помешательство временное, что всему виной скачок в пространстве, несущий с собой потрясение, и никаких необратимых изменений нет. Пройдет время, и эмоции притухнут...
– У тебя просто нет всех неизвестных, - Рик снова перескочил с одного на другое.
– Да, ты все принимаешь не так. Вы исчезли, но благодаря вам я выбежал к Разлому, благодаря вам оказался там, где ждал меня лерниец Барх. О, он считал, что вероятность появления на Эгиде землянина ничтожна, но не пренебрег ею. Успокоил меня и отвел в свое жилище. Они знают толк в жизни, эти лернийцы. Но ты, не умея считать, не верь
Я предостерегающе глянул на Стаса, давая понять, что теперь его общество лишнее, и дядя, все поняв верно, встал:
– Пойду-ка, еще немного поработаю, а то до сих пор в медотсеке все вверх дном.
– Я зайду поблагодарить тебя чуть позже, Змей, как только выдастся минутка, - кивнул я.
– Было бы за что, смотрите, не простыньте тут - холодает.
Стас хлопнул меня по плечу и скрылся на корабле.
– Пора поговорить тет-а-тет?
– уточнил Ирин, проводив врача долгим взглядом.
– Да, Мари кое-что рассказала мне.
– Ты не понимаешь, - Рик скривился как от зубной боли, нервно потер челюсть. Его пальцы дрожали.
– Я видел собственный труп, Доров, Змей показал мне. То, что я живой, еще не значит, что я жив. Мне здесь не место!
– Не понимаю, в чем проблема, - я покачал головой.
– Ну же, Доров, пораскинь мозгами!
– в отчаянии Рик повысил голос.
– От чего все это, откуда?! Мы же сами виноваты, мы придумали все сами! Погоди, молчи. Вспомни, какие книги мы теперь читаем, какие смотрим фильмы? О чем думаем? Ненавижу этих толстых пожирателей гамбургеров и "КокаКолы", пассивных и злобных от своей тупости! Я готов убить их всех. И вот пришел тот счастливый миг: они все могут умереть! Одного нашего промедления достаточно, чтобы ничего не изменить, пусть все идет, как идет. Тогда они все: мой сосед, чья безмозглая собака писает на мой газон; и тот дурак повар в закусочной, который специально кладет мне в яичницу томаты, которые я терпеть не могу; и многие другие, те, кто поцарапал мою машину, кто ткнул меня когда-то локтем в бок, кто совращает детей и убивает женщин - они все будут мертвы. Не этого ли я хочу более всего?!
"Но тогда, - говорю я себе, - погибнет та девчушка, что всегда мило поет, проходя мимо моего дома. Она, может быть, станет великой певицей, и уж без сомнения чудесной матерью, поющей колыбельные своему чаду. И погибнет старик, которому я всегда помогаю перейти улицу. Этот старик столь умен, что никогда не благодарит меня, словно чувствуя, что я этого не люблю, но всегда приглашает зайти в гости на пирог с черносливом, испеченный его женой! И мой любимый писатель тоже погибнет. И певец. И актер! Так почему же я позволяю себе подобные мысли?! Это они привели нас к краху. Это мысли уничтожают нас.
– Рик, ты знаешь куда больше, чем я.
– Да, Антон. Я знаю теперь многое. Я знаю, что каждый из нас может погибнуть сегодня, но все это насмешка. Над нами смеются, понимаешь?! Нас выставляют дураками, но мы такие и есть, если верим в происходящее! Все это - игра. Нами управляли, чтобы позабавиться! Мы умирали, чтобы чьи-то планы превратились в жизнь, чтобы чьи-то выдумки стали реальностью! Боже, мы сами виноваты! Все это придумали люди!
Мне кажется, я один лишь знаю, что судьба зависит от маленького человека, который сидит на трапе и сжимает в покрасневших пальцах сигарету.