Вселенский неудачник
Шрифт:
– Линия А-452 отсек 89/2, – сказал я.
Спускаясь в лифте на третий подвальный уровень приземистого блочного дома, затерявшегося в квартале таких же блочных домов, я подумал, что едва ли кто-нибудь догадается искать меня здесь, в гуще жилых районов. У тяжелой металлической двери, снабженной пружинами почти катапультного натяжения, я позвонил, а когда никто не ответил, толкнул дверь и вошел.
Огромный сводчатый подвал с круглыми окнами, выходящими – вот уж архитектурное извращение – на переплетение подземных труб, занимал весь этаж. Я и сам, признаться, немалый бардачник и никогда не могу заставить
– Эй! Есть здесь кто? – крикнул я, но крик утонул в грудах железного хлама. Пришлось позвать еще два или три раза, прежде чем я услышал из дальнего угла голос, приглашавший меня пройти. Пробравшись сквозь лабиринты технического мусора, я оказался в относительно незахламленной части подвала.
– Простите, что заставил ждать. Одну минутку, сейчас выйду! – вновь услышал я тот же голос и повернулся в сторону, откуда он доносился.
Из-за перегородки показался гномообразный мужчина в замасленном рабочем халате. В нем я узнал вчерашнего знакомца. Сегодня он выглядел деловитым и сосредоточенным. Мне стало неловко, когда я понял, что накануне поспешил с выводами, приняв его за попрошайку. Подойдя ближе, мужчина уставился на меня с вежливым ожиданием.
Я замялся, не зная, чем объяснить свой визит.
– Меня зовут Тит Невезухин... вчера в баре вы дали мне свою карточку... Посчитал долгом продолжить столь удачно начатое знакомство, тем более что вы... э-э... рассказывали о своих работах... – сказал я, машинально протягивая ему визитку.
Изобретатель взял ее и повертел в пальцах.
– Да, это действительно моя, – сказал он задумчиво. – Я вас не помню, но это ничего не значит. Со мной так бывает... наберусь, а потом – словно какой-то провал... Прихожу в себя в незнакомых местах. У вас такое случается?
– Один раз даже длилось целый месяц, – сказал я, вспомнив свою шпионскую одиссею на Молюскии.
Хозяин подвала взглянул на меня с большим интересом:
– Ого, в таком случае вы меня поймете. Вот и сегодня утром я проснулся на каких-то картонных коробках под навесом... Это не вы меня на них подложили?
– Нет. Мы расстались раньше, – ответил я, испытывая запоздалый стыд, что не взял вчера флаерс, чтобы довезти его домой.
Сапчук-Махарадзе вздохнул с укоризной...
– Жаль, а то я хотел вас поблагодарить. Все-таки племя добрых самаритян не совсем еще перевелось во Вселенной. Увидели, что я лежу на земле, и переложили на коробки. Разумеется, в них был мусор, и костюм пришлось выбросить, зато я не застудил себе почки – да и выспался сравнительно неплохо... А где я еще вчера был – вы не помните?
– К сожалению, я был с вами не весь вечер. Когда мы расстались, вы находились в баре, – сказал я, едва не добавив – «под столом».
Изобретатель уныло закивал,
– Грустно, очень грустно. Я думал, может, у вас спрошу, а то у меня вчера вытащили карту, бумажник, да и вообще много чего... – Неожиданно он хлопнул себя по лбу. – Простите, я опять забыл, как вас зовут... проклятая память...
Я вновь представился. Сунув жилистую ладонь, Махарадзе крепко потряс мне руку, а затем с некоторым смущением спросил:
– Послушайте, мне не совсем удобно спрашивать, но я у вас денег вчера не занимал?
– Нет, не занимали, – сказал я, решив не упоминать о двух кружках пива, чтобы не ставить ни его, ни себя в неловкое положение.
– М-м... – задумчиво замычал изобретатель. – И голову, простите, не я вам разбил? Ну, может, ножкой от стула приложил или еще чем-нибудь?
– И это не вы. Несчастный случай – поскользнулся на ступеньке.
Сапчук-Махарадзе с облегчением пригладил редкие волосы.
– А то я подумал – вы из-за этого пришли. Требовать компенсацию или что-нибудь еще. Со мной всякое бывает. Решено, с этого дня больше ни-ни... Ну разве что пару глотков по какому-нибудь случаю, – заявил он.
Сказав это и задумавшись над своими словами, изобретатель мечтательно почесал щеку, заросшую щетиной почти до самых скул. Кончик носа у него вдруг запунцовел, вероятно, сигнализируя, что «какой-нибудь случай» уже подвернулся.
– Послушайте, Тит, не хотите выпить? – предложил он.
– Честно говоря, нет.
Махарадзе укоризненно взмахнул ручками:
– Как это нет? Надо себя пересилить! Прошу сюда!
Он подошел к хромированному разливному автомату и, отодвинув прислоненную к нему табличку «Не трогать, серная кислота!», наполнил стоявшие тут же рюмки.
– Ну, ахнем за встречу, друже Тит! – провозгласил он и, широко разинув рот, с выдохом опрокинул в него рюмку.
Вытерев губы, Махарадзе заметил мой удивленный взгляд, направленный на табличку, и пояснил:
– Не смущайтесь! Это я написал, чтобы посторонние не лакали, но все равно не помогает. Пьется легко, как родниковая вода, а похмелья никакого.
Я выпил, подумав, что в любом случае погибнуть мне предстоит не от серной кислоты, разве только из бластера в меня пальнут уже после, для отвода глаз. К моему удивлению, в рюмке оказался французский коньяк, и притом очень приличный.
– Ну как? – поинтересовался изобретатель, с любопытством изучая мое лицо. – Согласитесь, сложно догадаться, что я синтезирую его из отбросов и перегнивших фруктов. Если не видеть, какую дрянь я кидаю вон в тот бак, то результат впечатляет. Тройная молекулярная очистка и контроль брожения на всех стадиях. Будь я тщеславен – только на этой машине заработал бы целое состояние!
Я был уверен, что после первой рюмки немедленно последует и вторая, но ошибся. Махарадзе вновь навесил на свой прибор табличку и вернулся в расчищенную часть подвала.
Гостеприимным жестом он указал мне на пневмодиван, тряпкой вытер с рук смазку и, уютно устроившись рядом, сказал:
– Теперь о делах. Вы упомянули, что вчера я болтал о своих изобретениях? Не напомните, о каких именно?
Я растерялся. Честно говоря, все, что он нес вчера в баре, успело выветриться у меня из головы.