"Всем сердцем с вами". Клара Цеткин
Шрифт:
«Если бы я была вашей учительницей, я бы научила вас прежде всего вежливости…» — отрезала Клара.
«Когда-нибудь найдется же для меня место!» — думала Клара, и не ошиблась: некий Отто Нойфиг, владелец фабрики жестяной посуды, откликнулся на объявление в газете.
Его вилла «Конкордия» была, собственно, не виллой, но весьма добротным жилищем простоватого коммерсанта, разбогатевшего на сомнительных сделках.
Его сыновья — близнецы Уве и Георг, смышленые шалуны, понравились Кларе.
Понравилась и грубоватая откровенность нувориша [4]
— О вас ходят разные слухи в городе, — заявил он без обиняков, — но мне на это наплевать. И если вам удастся обратать моих шалопаев, я не дам вас в обиду, милая фройляйн…
Поздним осенним вечером в маленьком ресторанчике на восточной окраине города полиция обнаружила тайное собрание. Среди арестованных был Осип Цеткин.
…В то время когда он барабанил кулаками в дверь камеры, требуя бумагу и чернила, молодой человек по имени Людвиг Тронке получил их без всякой об этом просьбы со своей стороны. Не заботясь о стиле и пренебрегая синтаксисом, Людвиг заполнял лист за листом. И вскоре, лягнув ногой дверь, потребовал свежих перьев и — черт возьми! — приличное курево! Все было тотчас доставлено.
4
Нувориш — богач-выскочка (франц.).
Людвиг закончил свой труд далеко за полночь. Имея опыт в такого рода делах, он знал, что органы политического сыска ценят детали, и потому подробно и толково описал, какое именно собрание имело место в ресторанчике, где присутствовал нелегально прибывший в город Август Бебель. И, главное, что он говорил о недавнем съезде немецких социалистов в Швейцарии.
В своем доносе Людвиг уделил большое место Осипу Цеткину.
Арест грозил Цеткину особой опасностью: его могли выдать русскому правительству.
Полная мрачных мыслей, возвращалась Клара на виллу «Конкордия». Первый реденький снежок лениво падал на сырую землю. Клара, задумавшись, не заметила, как подошла к «Павлину».
Ворота были широко открыты, из них вытягивалась траурная процессия.
— Кого это хоронят? — спросила Клара мужчину, стоящего на тротуаре с обнаженной головой.
— Разве вы не знаете? Скончался Корнелиус Кляйнфет, владелец «Павлина». — Словоохотливый наблюдатель добавил: — А вот идет его богатый наследник…
Шестерка вороных коней с черными наглазниками и серебряными султанами медленно влекла черную колесницу. Сразу за ней шел Гейнц в черном длинном пальто, в цилиндре и с траурной креповой повязкой на рукаве. За ним следовали господа и дамы — тоже все в трауре. А за ними множество пустых фиакров и карет, подчеркивающих, что их владельцы идут пешком через весь город, отдавая последний долг одному из богатейших рестораторов города — Готфриду Корнелиусу Кляйнфету, которого уже никто никогда не назовет фамильярно — дядюшка Корнелиус.
Первым порывом Клары было подойти к Гейнцу, выразить ему свое сочувствие: он ведь искренне любил дядю. Но что-то остановило ее. Слишком многое изменилось с той поры, когда они с Гейнцем ездили в харчевню «У развилки». И она не подошла к нему.
Хозяин Клары, Нойфиг, типичный выскочка, был пройдохой, каких свет не видал! Его цепкий глаз тотчас отметил, что молоденькая учительница чем-то расстроена.
— Фройляйн Клара! По годам я могу быть вашим, отцом и, откровенно говоря, охотно выменял бы на вас обоих своих оболтусов! Может быть, вы мне скажете, что вас огорчает. Смотришь, старый Нойфиг чем-нибудь и поможет.
— Я очень благодарна вам, господин Нойфиг, но мне трудно помочь.
Он скосил хитрый зеленый глаз и пробурчал в свои рыжеватые усы:
— Если речь идет о каком-нибудь молодом прохвосте, то вы не такая девушка, чтобы из-за этого убиваться…
Клара засмеялась:
— Нет, господин Нойфиг, никаких прохвостов!
— Тогда откройтесь мне, Клара… Я понимаю: по-вашему, я, конечно, капиталист, кровопийца и все такое. Но, верьте, я всегда помню, как ходил с отцом по дворам и кричал: «Кому лудить, паять!» И как мой дед собирал старое железо на помойках, тоже помню. Я не меньше вас ненавижу этих аристократов… Я человек дела, милая фройляйн. И делаю деньги собственными руками.
— Господин Нойфиг, это ваши рабочие работают на вас…
— Почему это на меня? — закричал Нойфиг и, войдя в раж, топнул ногой. — Я, я работаю на них! Я даю им, бездельникам, кусок хлеба! А они только и знают, что бунтовать!
— Они хотят человеческой жизни, господин Нойфиг.
— Я человек необразованный, но знаю жизнь. Я деятельный человек…
Клара улыбнулась:
— «В деянии — начало бытия», — и, чтобы не поставить в тупик своего собеседника, добавила: — Это из «Фауста».
— О, я слышал эту занятную историю про доктора, который продал душу черту. И еще там какой-то даме отрубают голову.
— Нет, про даму другая история, — тихо сказала Клара. — Может быть, вы действительно дадите мне нужный совет. У меня есть жених.
— Имеет деньги? — прервал ее Нойфиг.
— У него отличная профессия, — туманно высказалась Клара. — Главное состоит в том, что он не совершил ничего противозаконного и, видимо, случайно… Словом, он под арестом.
— Он студент? — живо спросил Нойфиг.
— Нет, он… учитель! — Клара не покривила душой: Осип, несомненно, учил рабочих.
— Все ясно, — отрезал Нойфиг. — Политика! Где его взяли?
— Они где-то праздновали день рождения друга… В одном ресторанчике…
— Наш канцлер не любит, когда молодые люди празднуют день рождения. Он любит, когда они празднуют день призыва в армию. — Нойфиг поскреб усы и сказал: — Молодой Зепп Лангеханс — вот кто нам нужен! Адвокат Лангеханс по кличке Зепп Безменянельзя.
Контора адвоката помещалась в невзрачном доме неподалеку от так называемого Железнодорожного памятника. Обелиск этот был воздвигнут в память постройки первой железнодорожной линии до Дрездена. Однако пристанище адвоката выглядело таким обветшалым, словно оно существовало не только до открытия железнодорожного транспорта, но и до изобретения колеса.