Всемирный следопыт, 1928 № 06
Шрифт:
— Смотри, Никита, будь осторожнее, — сказал кто-то из толпы.
— Знаю, не впервой, — успокоил Никита и, прикрикнув на собак, вместе с Федотом пошел к своей избе на берегу реки.
IV. Начало гонки.
Свои нарты и упряжь Никита снаряжал недолго, хотя тщательно ощупал каждую постромку, каждый ремешек; осмотрел, не трет ли упряжь собак.
Рядом с ним стояло шесть других нарт. Собаки должны были везти на них юколу[10]). Николаевцы рассчитали: в то время, когда Никита поднимается с привалу, его нагоняют грузовые нарты,
Когда все было готово, Никита подошел к своему вожаку, громадному лохматому псу. Похлопав по шее и сжав между ног морду, он тихо сказал:
— Выручай, Сахалинушка, уж я тебе…
Собака, как будто поняв человека, лизнула ему руку и, повернувшись к своре, ответила ласковым рычаньем.
— Толковый пес! — закричали Никите с берега.
Никита улыбнулся, вскочил на нарты и крикнул на собак. «Сахалин» подался всем телом вперед, выпятил грудь и, упершись передними и задними ногами в снег, натянул постромки.
Остальные собаки, взвизгнув, проделали то же самое. Полозья, скрипя, оторвались от снега и легко спустились на лед.
Полозья, скрипя, оторвались от снега, и нарты легко спустились на лед…
С берега радостно закричали, замахали шапками и не отходили от берега до тех пор, пока густое облако снега, поднятое семью собачьими упряжками, не скрыло Никиту.
Дорога была опасная и тяжелая. Трудно пришлось собакам. Амурский лед стоял последние дни, и почти везде выступила вода. По ночам водяные лужи замерзали тонким стеклянным ледком. Собаки проваливались и резали лапы. На первом же привале Никита смастерил им для ног подобие варежек. Это спасло собак от ранений, но зато замедляло их бег.
Чем дальше Никита подвигался на юг, тем опаснее и опаснее становился путь. Попадались целые поляны, где старый зимний лед зиял черными трещинами, тянувшимися иногда от одного берега до другого. Приходилось тогда объезжать трещину стороной или берегом.
Днем ярко светило и грело солнце. Прежде Никита был бы рад ему, но теперь, несясь на любимой упряжке, он с тревогой посматривал на небо в надежде, что будет буран, а за ним и мороз. О, тогда бы он не горевал! При хорошем пути он сразу нагнал бы каких угодно собак севера. Одно радовало: нарты тунгусов были слишком перегружены, а у него — налегке, и разница в пятьдесят с лишним часов не так уж страшила его.
На второй день, когда Никите пришлось съехать со средины Амура к берегу, он заметил следы посторонних груженых нарт. Сейчас же остановив собак и не обращая внимания на то, что залез по колено в воду, он стал изучать следы. Они шли по тонкому слою льда, сначала разбитому полозьями и потом опять смерзшемуся. Нарты были широкие, и, судя по полозьям, их было несколько. Никита опытным глазом сразу же определил, что каждая упряжка имела пятнадцать собак. Из того, что разбитый полозьями лед успел снова замерзнуть, он заключил, что нарты прошли ночью, часов на пятнадцать раньше его.
— Ого!.. — воскликнул Никита. — Я их скоро нагоню. Если мы пойдем так дальше, то завтра я поравняюсь с ними… Молодцы собачки! — радостно похлопал он «Сахалина», затем и остальных собак.
Вдруг по реке пронесся какой-то неопределенный гул. Никита понял, что где-то ломается лед. Бодрое настроение, которое было у него минуту назад, сейчас же пропало. Никита испуганно огляделся по сторонам.
— Только бы лед не треснул и не двинулся…
Весь день, придерживаясь сонных следов тунгусов, Никита неистово гнал свою упряжку. Длинный каюр то-и-дело поднимался над головами собак, и «Сахалин», оглядываясь на своего хозяина, смотрел на него понимающими глазами. Умный пес чувствовал, что хозяин волнуется не зря. Чаще вскидывая лапами, обутыми в кожаные варежки, напрягая мускулы и опустив морду, он угрожающе повизгивал на соседних собак. Остальные собаки, подчиняясь требованиям вожака, сильнее жали на постромки и, несмотря на то, что были два дня в работе, усиливали бег.
Ночью, когда по расчетам Никиты китайцы были от него часов на восемь-десять езды, он выехал на берег и сделал привал. На всякий случай огонь развел небольшой, скрыв его хворостом с юга. Это была у Никиты первая ночь, когда нарты с провизией его не нагнали, что, однако, не помешало ему наградить собак полной порцией юколы. Внимательно осмотрев их лапы, привязав кое-где новые шкурки, Никита запахнулся в шубу и прикорнул около «Сахалина»…
Далекий глухой вой заставил Никиту вскочить на ноги. Его рука невольно протянулась к ружью. Взглянув на собак, он с удивлением заметил, что те не насторожились, как при волчьем вое, к только с любопытством вытянули вперед морду. Никита спустился к реке. На льду вой был слышен яснее. По высоким, плачущим нотам воя Никита определил, что воют собаки, это заставило глаза его засветиться радостными огоньками. Вернувшись к привалу и еще раз оглядев лапы собак, он поспешно накинул на них упряжь.
Часа через полтора, с силой осадив свору, Никита чуть было не налетел на пять худых собак, сбившихся в кучу. Зная, что упряжные собаки, встретив на своем пути чужих, обязательно в них вцепятся, Никита прежде всего выскочил из нарты, чтобы отогнать свою упряжку. Однако она уже успела наскочить и разорвать двух чужих собак. Осмотрев ноги остальных, Никита сразу же определил вывихи и переломы.
«Значит, китайцы, не жалея сил, гонят… Видно, боятся вскрытия Амура и не иначе, как с Троицка, груз повезут на судах».
Это заставило Никиту, не задерживаясь, вскочить на нарты, крикнуть и погнать сбою упряжку. Утром, когда громадное красное солнце поднялось из-за горы, Никита заметил впереди узкую двигающуюся полоску. Его сердце радостно забилось… Даже собаки — и те, как будто поняв стремление хозяина, без понукания еще сильней нажали на постромки и с визгом кинулись догонять чужие нарты.
Но как ни спешил Никита, в этот день его нарты так и остались позади китайцев, хотя расстояние между ними значительно уменьшилось. Перед вечером, когда китайцы для привала свернули на берег, по реке пронесся оглушительный треск. Почтарь от неожиданности вскрикнул и задержал испуганных собак. Прошло несколько минут… Когда собаки немного успокоились, под ними неожиданно заколыхался лед…
— Дело плохо… — покачал головой Никита, выправляя собак. — До Троицка недалеко, а лед ломится. Если он так будет ломаться и завтра, то китайцы уйдут. Разве перегнать их в ночь?..
Никита повернул измученных собак к берегу. Раздав им последнюю порцию юколы, взяв и себе столько же, он расположился на ночлег.
Утром Никита с болью оглядел своих псов. За четыре дня гонки они потеряли свой лоск, похудели, шерсть их висела грязными клочьями. Он долго возился с «Пыжом», молодым кобелем, самой слабой собакой из упряжки. Решив было отпрячь его, он подумал, что в этот последний день гонки надо будет использовать и его.