ВШ 3
Шрифт:
И вот он, момент истины! Рефери отдаёт записки судье информатору, которой на английском начинает зачитывать итоги боя. Насколько я ориентируюсь в языке Диккенса и Шекспира, судья из Англии отдаёт своё предпочтение боксёру в синем углу, то есть мне. А вот шотландец насчитал в пользу поляка. Так, это уже зачитывают записку судьи из Греции. Отомстит за своего земляка, которого я вчера отправил в нокаут в полубессознательном состоянии? Отомстил… Соперник ведёт по запискам — 2:1. Теперь уже моя очередь кусать губы. Закрываю глаза, внутренне пытаясь согласиться с тем, что поляк был чуточку сильнее, но моё второе «я» протестует, не хочет идти на уступки. И правильно делает, потому
И вот наконец наступает черёд оглашения вердикта судьи из маленького княжества Монако, того самого, что заставил рефери себя ждать, скрупулёзно подсчитывая баллы. Как он затесался в судейскую коллегию на финальный поединок — мне то неведомо, меня больше волнует, как он считал очки. Судья информатор откашливается и через микрофон говорит в притихший зал:
— Judge number five with the score 19:18 gives the victory to the boxer in the blue corner. Thus, the victory in this fight with the total score of judges ' notes 3:2 is awarded to the athlete from the Soviet Union Maxim Varchenko[5].
Ещё на словах «blue corner» я едва не заорал от накатившего на меня счастья. И куда только испарилась недавняя усталость! А уж когда Кох поднял мою руку, я едва не подпрыгнул к потолку. Мне кажется, в тот момент я вполне был способен на такое чудо. Ай да монегаск, ай да сукин сын! Ну спасибо тебе, удружил!
— Пся крев, — снова бормочет Енджейчик, бросая мою сторону ненавидящий взгляд, и добавляет. — Росийска свинья.
Моё прекраснодушное настроение моментально улетучивается, уступая место неконтролируемому гневу, и я хватаю поляка за грудки. Так хватаю, что его майка трещит по швам.
— Что ты сейчас сказал, гнида? Ты кого свиньёй назвал?
В глазах поляка я вижу испуг, и в этот момент меня сзади обхватывают руки Коха.
— Nein! H"ort sofort auf![6]
Но я уже прихожу в себя, хотя желание как минимум харкнуть в шляхтскую морду всё ещё обуревает меня. Вот же паскуда… Понимает, что прилюдно я не набью ему морду, и нагло этим пользуется.
Тем временем из угла поляка в ринг выскакивают секундант и его помощник, а из нашего навстречу мчится Саныч, а следом и Биркин, что удивительно, с решительным видом протискивается между канатов. В центре ринга возникает небольшая стычка, правда, к счастью, обходится всё словесной перепалкой. Не знаю, слышал ли Саныч то, что сказал мне Енджейчик, но уж наверняка слышал, как я на повышенных тонах переспрашивал поляка относительно его оскорбительной фразы. Учитывая, что польский и русский языки во многом схожи, оппоненты неплохо понимают один другого. Но наконец на ринге появляются представители оргкомитета, и спустя минуту конфликт всё же удаётся погасить. Все расходятся по своим углам, хотя тренер Енджейчика всё ещё что-то недовольно бормочет себе под нос.
— Ну и кашу ты заварил, — говорит мне Саныч по пути в раздевалку.
— Я заварил… А вы бы промолчали, обзови он вас русской свиньёй? Фашист недоделанный!
В этот момент появляется взбудораженный Свиридов, за которым чуть поодаль перебирал короткими ножками Афоня.
— Я не понял, что там у вас произошло? — вопрошает Георгий Иванович. — Из-за чего такой сыр-бор поднялся?
Такой же вопрос читается и в глазах Афони. Я начинаю объяснять, Саныч поддакивает, Свиридов грустно качает головой.
— М-да, вот тебе и братья по соцлагерю… Проигрывать нужно уметь достойно. Вы как считаете, Пётр Петрович, по-хамски же повёл себя соперник?
Вопрос был задан таким образом, что Афоне не оставалось ничего другого, как согласиться с мнением руководителя делегации. Да и что он мог возразить?
А я думаю, хорошо, если после разбирательства меня (а может и поляка до кучи) не дисквалифицируют. Поэтому, поднявшись к третьему раунду боя Сани Ягубкина на трибуну, где сидели уже отбоксировавшие свой финал или раньше сошедшие с дистанции товарищи по сборной, я испытывал серьёзное душевное волнение. И даже победа Ягубкина в трудном бою с французом не слишком меня воодушевила.
Парни, впрочем, меня поддерживали, как могли, кто-то из них спустился вниз следом за Свиридовым и Афониным, чтобы узнать, что там случилось на ринге, поэтому все уже были в курсе конфликта.
— Не дрейфь, Макс, всё будет пучком, — хлопал меня по спине Вася Шишов. — Пусть только попробуют медаль отнять, я… Я им свою медаль верну в знак протеста.
— Вась, спасибо, но это твоя честно заработанная медаль. Надеюсь, всё обойдётся.
Окончательно я успокоился, только когда уже финалистов пригласили на церемонию награждения. Обычно медали вручали в промежутках между боями, но организаторы решили, видимо, не делать лишних пауз, а по окончании соревнований наградить сразу представителей трёх последних финалов, ну и бронзовых медалистов заодно. В этой череде мы с поляком и занявшими третьи места греком и темнокожим португальцем стоим первые.
Честно скажу, я не собирался пожимать руку Енджейчику, во всяком случае, не планировал делать это первым. Однако не смог не пожать, когда он, пробормотав что-то типа «поздравляю», первым протянул руку. Вот такой я слабохарактерный, вернее, отходчивый. А ещё и сентиментальный, потому что, когда в мою честь заиграл гимн Советского Союза (в Венгрии как-то обошлось без гимна), я ощутил, как к горлу подкатывает ком, в носу предательски щиплет, а картинка перед глазами почему-то стала размытой. В детстве, когда смотрел, как награждают спортсменов, не мог понять, чего уж тут нюни-то распускать, улыбаться надо, а не плакать. В более зрелом возрасте начал понимать, но всё это было как-то далеко, по ту сторону телевизионного экрана. А тут вот, как до меня самого дело дошло, реально проняло.
Правда, от текущих по щекам слёз я сдержался, хотя глаза были на мокром месте. Стоявший в сторонке от пьедестала Саныч понимающе кивнул, мол, нечего стесняться, привыкай, дай бог, не в последний раз. Тем более что из наших тоже кто-то малость разнюнился сегодня, кажется, это был Юра Гладышев. А что, лично я не против раз за разом слушать играющий в мою честь гимн СССР. Может, даже когда-нибудь и привыкну, но этот свой первый раз я не забуду никогда.
Медаль, кстати, была не круглая, тут организаторы проявили фантазию, сделав её прямоугольной, с изображением боксёра в обрамлении лавровых листьев. В общем-то, по-своему оригинально, а в будущем такие медали на фоне других извращений будут смотреться в порядке вещей. Как-то в интернете видел даже медали в виде цифр: тройка за третье место, двойка — за второе, и единичка, соответственно, за победу.
Настроение мне едва не испортил Афоня. Тот, поймав меня после награждения, заявил, что о случившемся вынужден будет доложить в Москву, и я так понял, что если сейчас вроде бы обошлось, то после того, как о конфликте узнают спортивные чиновники, для меня могут наступить не лучшие времена.
— Вы уж хотя бы расскажите всё, как было, — попросил я. — Что поляк меня провоцировал, и я в силу юношеского задора и, будучи патриотом своей страны — а он как-никак не просто свиньёй меня обозвал, а русской свиньёй — в общем, не сдержался.