Встать! Суд идет
Шрифт:
Осень была холодная и злая. Дожди шли неделями. Земля размокла, по дорогам ни пройти, ни проехать.
Как-то Петр вернулся домой вместе с бригадиром.
— Слушай, Анюта, принеси-ка нам горяченького. А то продрогли мы с Кузьмичом, — попросил он жену.
На столе появился борщ, соленые огурцы, вареная картошка.
— Ну, Кузьмич, по маленькой, что ли?
— А что? Можно.
Петр достал бутылку с мутноватой жидкостью.
— Где это ты раздобыл? — удивился бригадир.
— На
Они чокнулись и выпили.
— А что за тетка-то? — продолжал допытываться Кузьмич.
— Тетка как тетка. Две руки, голова. Мы с ней детей не крестили. А тебе-то зачем? — подозрительно покосился Петр. — Председателю доложить хочешь?
— Чудак! Просто сам хотел достать где-нибудь…
— Могу устроить… Это нетрудно.
Возвращаясь домой, бригадир снова и снова вспоминал разговор с Петром.
«Черт его знает, откуда он берет самогон! А какое мне, собственно, дело? Что я, милиционер? А хоть бы и сам варил! Ведь за свои деньги и сахар покупает, и все…»
После самогона было тепло и весело. Даже дождь не казался таким противным.
— Все-таки хорошая это штука, выпьешь — и вроде легче становится. Вот как сегодня: председатель честил с утра, муторно было, а сейчас ничего. А Петр — хороший мужик. И работает ничего, только жмот порядочный. Ну, да все мы не без греха.
С утра у бригадира страшно болела голова, и он забежал к Петру.
— У тебя там не осталось в бутылке? — подмигнул он Бычкову.
— Да есть немного. А что?
— Опохмелиться бы.
— Это можно.
Петр исчез в задней комнате и через некоторое время вернулся со стаканом самогона и соленым огурцом.
— Спасибо, Гаврилыч, выручил ты меня, а то спасу не было, башка трещала! — говорил Петру бригадир, когда они шли на работу.
— Да ладно уж, — отмахнулся Бычков. — Чего там, свои люди — сочтемся. Надо будет — заходи. Выручу.
Так у Петра появился первый клиент. А обслужить он мог многих…
Посреди задней комнаты теперь стоял большой жестяной чан — литров на двадцать. Сверху его прикрывала крышка. Это и был самогонный аппарат.
Сам Бычков не решался продавать свою продукцию, а делал это через бабку Ефросинью из соседнего села. Это была довольно бойкая старуха лет семидесяти. Любители выпить хорошо знали ее дом. Постоянным клиентам самогон отпускался даже в кредит.
Многие знали, что бабка продает самогон, но смотрели на это сквозь пальцы. Бычков же оставался в тени.
— Петя, а может быть, не надо? — говорила Анна. — Ведь нам и без того хватает.
— Ты только помалкивай, — предупредил Петр. — И сыну Славке надо сказать, чтобы не проболтался. Для него и тебя стараюсь, чтоб жизнь сделать вольготную.
И
Сын не очень хорошо понимал слово «самогон». Самолет, самокат — это ему было понятно. Это были привычные вещи, о которых люди говорили открыто, не таясь. А вот при слове «самогон» отец почему-то обязательно понижал голос.
— Ты, сынок, помалкивай про заднюю комнату. Чтоб никому…
— А почему, бать?
— Вырастешь — поймешь. А пока это тайна. Ты тайны хранить умеешь?
— Умею, — серьезно отвечал Славка.
Так в его жизнь вошла первая тайна. Нехорошая, грязная.
Как только из задней комнаты начинало тянуть сладким запахом, отец посылал его на улицу.
— Поди погуляй. Если кто-нибудь подойдет, прибеги и скажи.
Славке это напоминало игру в войну. Когда кто-нибудь приближался к их калитке, сердце его замирало. «Ну войди, войди же…»
Но никто не входил. Проходил один час, другой. Славке становилось скучно.
И однажды Славка не выдержал и убежал, ничего не сказав. Мимо шли ребята кататься с ледяной горки.
«Прокачусь разок и обратно», — решил Славка и помчался к горке.
Но так уж получилось, что домой он вернулся только поздно вечером.
— Где был? — мрачно спросил отец.
— Я, бать, на минуточку… — начал было Славка.
— На минуточку! — взорвался Петр. — А если кто-нибудь пришел бы в эту минуточку, тогда что?
— А что, бать? — переспросил Славка.
— Посадили бы меня, вот что.
В беззаботную мальчишескую жизнь вошло еще одно слово — «посадили». Слово это вызывало страх.
Ночью Славка проснулся от ужаса. Ему приснилось, будто отца арестовали. Мальчик сел на кровати и заплакал. Ему было страшно.
За закрытой дверью разговаривали. Славка приоткрыл дверь. За столом сидели отец, бригадир Кузьмич и еще один дядька, которого он не знал. На скрип двери все трое мгновенно повернулись.
— А-а… наследник! — Отец был какой-то красный, взлохмаченный. Таким его Славка видел в первый раз. — Входи, входи. Значит, хочешь узнать, что такое самогон? Сейчас узнаешь.
Анны в комнате не было. Ей нужно было рано идти на ферму, и она легла спать. Да и не любила она этих ночных сборищ.
— На, попробуй! — Отец поднес к Славкиному лицу стакан с мутной жидкостью.
Славка отхлебнул глоток. В нос ударил противный запах, обожгло горло. Славка закашлялся, на глазах его выступили слезы.
— Какой же ты мужик, если водку не умеешь пить? Учись, малец, — пробасил незнакомый дядька и, опрокинув в рот полный стакан самогона, аппетитно закусил салом. Славке вдруг стало весело.