Встреча с границей
Шрифт:
Вскоре начала заползать новая тревога. Солнце зашло, с океана надвигалась черная ночь. Воздух загустел, пропитался влагой. Зубчатая сопка потеряла свои очертания, слилась с другими возвышенностями.
На пути встала заснеженная низина. Жадно глотаю снег. Теперь бы еще корочку хлеба. Одну только корочку! Чтобы хоть как-то дисциплинировать себя, мысленно отсчитываю минуты. Через каждые четверть часа — короткая остановка.
Снег сырой, глубокий. Усталость валит с ног. Охватывает не страх перед холодной, беспросветной ночью, а какое-то тупое безразличие. Я пугаюсь этого приступа,
Теперь делаю остановки через десять минут. Только бы не упасть, не заснуть. Трудно. Начинаются галлюцинации. Все время чудится, что за мной кто-то идет. Останавливаюсь — шаги замирают, двигаюсь — снова раздражающие чавкающие звуки. На всякий случай снимаю винтовку, нащупываю спусковую скобу.
И вдруг слышу голос Борщова:
«Стой! Руки вверх!»
«Никита!..»
Он подхватывает меня.
«Пашка, Пашка-а-а! Живой! И еще идешь, и еще с винтовкой!..»
Кое-как преодолеваем снежную низину. Никита усаживает меня на камень, забинтовывает руки, переодевает в свою одежду и почти сонного кормит...
А утром, братцы, поймали мы японского шпиона.
Ребята растерялись от неожиданности. Кто-то даже начал заикаться:
— А-а ка-ак по-по-поймали-то?
— Самым кустарным способом, — повеселел пограничник. — Подошли к подножию зубчатой сопки и обомлели: на берегу из каменной расщелины поднимался жиденький сизый дымок.
Океанские волны тяжело бились об отвесные скалы, пенились, кипели. Но на этот раз они были нашими союзниками. Неслышно подкрались к цели. Никита прыгнул вниз и, как медведь, подмял под себя сильного пружинистого человека. Я свалился в расщелину вслед за своим напарником. Короткая борьба — и на руки пленника наложена надежная веревочная петля. И вот он уже неподвижно сидит против нас на скрещенных ногах, как каменное изваяние Будды. В узких щелочках глаз горит лютая злоба. Заговариваю по-русски — молчит. Перебираю небольшой запас готовых фраз из русско-японского разговорника — ни звука. Пробую объясняться жестами — никакого внимания.
Вижу, что таким путем ничего не добьюсь. Хитрость, коварство японских разведчиков были общеизвестны. Что же делать? Как узнать, почему он торчал здесь, около берега? Недавно высадился или, наоборот, поджидал морской транспорт? Один или где-то неподалеку затаились его соучастники? При нем пакетики с сушеной рыбой, сухари, пистолет, зажигалка, карманный фонарик. Неужели он так налегке высадился на нашу землю? Все надо выяснить. Но как перехитрить этого Будду?
Никита, видимо, лучше меня знал психологию подобных людишек. Он прикинулся простачком:
— Давай, Паша, пристрелим этого самурая. По-русски все равно ни черта не понимает. Чего с ним возиться?
И немого прорвало. На чистейшем русском языке рассказал, как попал сюда, кого и когда ждет, где спрятано шпионское снаряжение...
— Почему же он харакири себе не сделал? — возмутился Ванюха Лягутин, будто самурай в чем-то обманул его.
Пограничник пожал плечами. Действительно, в ту пору много было разговоров о том, что японские разведчики не сдаются живыми. Однако пойманные почему-то предпочитали долголетнюю тюрьму мгновенной смерти.
Мальчишки загалдели:
— А как обратно добрались?
— Орден получили?
— Правда, раньше награждали золотым оружием?
Полковник молчал. Притихли и мы.
— А я все ждал, братцы, что вы спросите: почему же эта пограничная история больше других запала мне в память?
— Потому что сцапали опасного лазутчика! — безапелляционно решил Петька.
— Нет. Когда бросало в океане, когда лежал на берегу, ко мне подкрадывалась предательская мысль: «Все, конец!» Так вот, ребята, пока человек жив, у него не должно быть таких мыслей. Смерть можно презирать, смотреть ей в глаза, но не ждать ее...
Павел Александрович несколько раз порывался подняться, но мальчишки применяли все новые и новые ухищрения, чтобы задержать его. И вот мы вместе с ним уже шагаем по глубоким снегам Заполярья, высаживаемся на небольших туманных островах, где штормящий океан накатывает свои гигантские волны прямо на пограничные заставы, взбираемся на снежные вершины гор, обжигаемся о горячие пески Кара-Кумов. Временами наши мысли опережают рассказчика и каждый из нас не просто слушает, а сам штурмует заоблачные высоты, преследует нарушителей границы по топям и болотам, по глухой, непроходимой тайге, бежит по следу за умной пограничной собакой, скачет на быстрых, разгоряченных конях...
Проводив полковника до дому, мы возвращались вчетвером: Лука Челадан, Ванюха Лягутин, Петька Стручков и я. Шли молча. Теперь все наши мысли были на той горной границе, где служит Павел Александрович. Одно смущало — полковник как-то не очень серьезно отнесся к просьбе взять нас к себе.
— Конечно же, не на запад! — объявлял кому-то свое окончательное решение Ванюха. — Что это за граница? Идешь в дозоре, а тебе кричат с той стороны: «День добрый, пан Лягутин!» Надо туда, где сплошные горы и сплошные опасности, где и небо выше, и птицы больше. До чертиков надоели наши места; кочки не сыщешь, чтобы запнуться.
— А с плоскостопием возьмут? — робко спросил Лука Челадан.
— Возьмут, — не очень твердо ответил Лягутин, видимо вспомнив про свою близорукость. — Возьмут! — уже решительнее произнес он. — Не в балет будем проситься, на границу!
В воскресенье меня, Луку Челадана и Ванюху Лягутина пограничник пригласил к себе. Стручков примазался к нам без приглашения. На сей раз Петьку занимали не океанские волны.
— Чего это дочка полковника нигде не показывается? Какая-нибудь финтифлюшка: фик-фок на один бок! «Не хочу знаться с деревенщиной». — И Стручков начал кривляться, изображая эту самую финтифлюшку.
Мы вошли в избу и удивились. Куда делась годами наслаивавшаяся, копоть, неистребимый запах солярки, мазута и всего того, чем дышит трактор! Стол, лавки, даже бревенчатые стены были выскоблены добела и казались новыми. На пол ступить страшно.
Хозяин дома, тракторист Федор Корнилов, сидел в переднем углу за столом в новом сером костюме, голубой рубашке на молнии, тщательно выбрит и причесан. Он, казалось, стеснялся своей праздничной одежды и все искал, куда бы спрятать крупные руки с черными, огрубелыми пальцами.