Встреча. Повести и эссе

Хакс Петер

Наивность этого поэта, всю жизнь остававшегося ребенком, умиляет, но его, впрочем, можно охарактеризовать и словами Гейне, сказанными о «Зигурде» Фуке: «У него отваги хватит на сотню львов, а ума — на пару ослов» [202] .

Поцелуй поэзии

Без сомнения, Грильпарцер [203] (в своей автобиографии) заходит слишком далеко, утверждая, что «большая часть нации ставила его (Фуке) рядом с гигантом Гёте»; но наверняка соответствует истине то, что по крайней мере в промежуток между 1810–1815 годами Фуке играл весьма заметную роль в литературной жизни Германии. Он чрезвычайно активно выступает как издатель антологий, альманахов, журналов; принимает деятельное участие в судьбах многих литераторов, пишет и переводит, ведет обширную переписку; но популярность он снискал себе прежде всего романами и рассказами. Благодаря поддержке Августа Вильгельма Шлегеля Фуке сравнительно быстро сделал себе имя, сначала как поэт и автор драматических произведений, затем как сочинитель прозы, которую писал быстро и которая легко читалась. Почти так же быстро его забыли. Его можно было бы назвать

модным писателем, если бы это модное направление (хотя он его не создавал и не приспосабливался к нему, просто оно отвечало естественному направлению его мыслей) не называлось бы мрачным словом «национализм». Точнее, пожалуй, было бы сказать, что Фуке всегда оставался второстепенным писателем, но его вынесло на волне времени, которой соответствовал его стиль и в свете которой он смог выглядеть первостепенным. Нужны были герои — их находили у него. Когда они перестали быть нужны, стало видно, что эти герои — всего лишь ряженые куклы, насмешки же, которыми осыпали автора, выглядели вдвойне жестокими, ибо их в равной мере можно было бы отнести и к читателям: ведь это они, увлекаясь сюжетами и тенденциозностью его сочинений, принимали пеструю поверхностность за высокое искусство. За свою кратковременную славу Фуке пришлось долгие годы расплачиваться пренебрежением к себе со стороны читательской публики и издателей. Историки литературы перестарались в неуважении к нему как писателю на много лет вперед. Перефразировав остроумное замечание Бёрне о «кентаврообразных» романах Фуке, Георг Брандес [204] наконец снабдил (1875) нашумевший в свое время роман Фуке «Волшебное кольцо» ярлыком «поэзия для офицеров кавалерии»: «Единственное, что Фуке удалось осилить в этом романе, — это лошади».

202

«У него отваги хватит на сотню львов, а ума — на пару ослов» — цитируется по изданию: Гейне Г. Собрание сочинений в десяти тт., т. 6, М., 1958, с. 254.

203

Грильпарцер — Франц Грильпарцер (1791–1872), австрийский писатель.

204

Георг Брандес — (1842–1927), датский литературный критик, пользовавшийся европейской известностью.

До конца своих дней Фуке оставался плодовитым литератором, но успех сопутствовал ему лишь во времена наполеоновской оккупации, которая тяжким бременем легла на немецкий народ, оскорбляя его чувство национального достоинства. В поисках оздоровляющей силы обращались к древности, германской истории, в ней находили утраченное ныне былое единство и величие нации, а вместе с ними и христианство, окрашенное в национальные тона. Немецкое бытие, рыцарское бытие и христианское бытие объединялись в нечто целое, и под временной крышей этой идеологии уживались феодальные и антифеодальные настроения: шовинизм и демократизм Арндта и Яна [205] , равно как и нешовинизм и реакционность Фуке, который был вовсе не демократическим писателем, но зато популярным. Все они выступали как союзники против общего врага, имя которому было не только Наполеон, но и Франция, Революция и Просвещение.

205

Шовинизм и демократизм Арндта и Яна — Эрнст Мориц Арндт (1769–1860), немецкий писатель, историк, общественный деятель, сочетавший в своем мировоззрении патриотически-националистические и демократические идеи. В 1820 г. был снят с должности профессора и привлечен к судебной ответственности, в 1848 г. избран депутатом Франкфуртского национального собрания. Ян — см. примеч. 182.

Поскольку в условиях французской оккупации дворянство опасалось, и не без оснований, за свои привилегии, а третье сословие и крестьянство страдали под бременем налогов, воинских постоев и запрещения торговли, национально-романтическое движение, особенно в Пруссии, смогло охватить широкие слои населения, которые стали благодарными читателями Фуке. Сюжеты из немецкой истории, мотивы скандинавского и германского эпоса, которые использовал Фуке, частично предвосхитив германистику как науку (она начала складываться только в эти годы под влиянием и как продукт этого же движения), привлекали своей новизной и тенденциозностью, действовавшей на немцев и способствовавшей усилению национального чувства; вместе с тем сочинения Фуке не представляли трудностей для чтения и понимания в сравнении с произведениями раннего романтизма. Хотя в его сочинениях и воспроизводятся всяческие исторические и географические подробности, события в них лишены подлинно реалистического содержания, все описания у Фуке приобретают фантастический и приключенческий характер; в них отсутствует идейная глубина, но язык его произведений доходчив, ибо сплошь и рядом шаблонен. Можно признать справедливыми слова Гейне [206] , содержащие вполне позитивную оценку творчества Фуке: «Г-н Фуке… единственный представитель романтической школы, сочинения которого пришлись по вкусу также низшим классам». Однако можно сделать и менее радостный вывод: Фуке превратил романтическую литературу в тривиальную. (Разница в уровне между «Генрихом фон Офтердингеном» Новалиса и «Волшебным кольцом» соответствует примерно различию между Купером и Карлом Маем [207] — сравнение, напрашивающееся во многих отношениях, не только из-за лошадей, в описании которых Карл Май, впрочем, превзошел Фуке.)

206

Слова Гейне: «Г-н Фуке…» — Гейне Г. Собр. соч., т. 6 с. 252.

207

…различию

между Купером и Карлом Маем — Джеймс Фенимор Купер (1789–1851), знаменитый американский писатель, классик мировой детской литературы.

Карл Май (1842–1912), автор популярных приключенческих романов, большинство из которых малозначительны по своим идейным и художественным достоинствам. Один из немецких писателей, чьи произведения были особенно популярны в годы нацизма.

Полное собрание сочинений Фуке не выходило в свет и, по-видимому, уже никогда не выйдет. Несмотря на громадную работу, проделанную Арно Шмидтом, далеко не все из сочинений Фуке, опубликованных в разное время и в разных изданиях, охвачены даже библиографически. Но если пуститься на розыски, то очень скоро станет очевидно, что труд этот себя не оправдывает. Слишком много не стоящего внимания, третьестепенного, написано этим далеко не самокритичным поэтом, о плодовитости которого Фарнхаген свидетельствует следующее:

«Буйная плодовитость и умилительная легкость пера заставляли его все, что только трогало воображение, облекать в поэтические рифмы и образы, и это подобие стихотворной импровизации, это постоянное присутствие поэтического одушевления и побуждение к выражению возвышали в глазах ближайших друзей, бывавших свидетелями того, как он писал, очарование и прелесть его творений, которые, если их рассматривать сами по себе и независимо от их возникновения, естественно, могли казаться чересчур незрелыми. Но меня очаровывало это обильное произрождение, которое совершалось словно бы на моих глазах, ведь у Фуке, мы знали, были не только доверху заполнены ящики стола уже завершенными рукописями — мы бывали свидетелями, как за короткое время нашего присутствия множился этот запас; ежедневно, ежечасно он испытывал потребность сочинять, в особенности в дообеденные часы, тогда он регулярно садился за стол и писал уже не отрываясь и почти не вымарывая, будь то стихи, драматические вещи или проза, столь быстро, как могло только двигаться его перо».

Наряду с массой посредственных стихов Фуке написано немало и низкосортной прозы. Особенно непостижимыми выглядят его сюжеты из современной жизни, ибо насильственное приспособление событий к тенденции здесь еще более очевидно, чем в сюжетах из истории. Это еще не так скверно, когда он в своих вымышленных историях выводит на сцену аристократов, как бы стилизуя современную ему действительность под средневековье; хуже, когда он изображает в качестве героев своих произведений персонажей из народа, которых вынуждает думать и чувствовать, как думал и чувствовал он сам. В «Пауле Поммере», например, дело доходит до того, что старый честный инвалид войны не только встает навытяжку перед своим приемным сыном, произведенным за проявленную им отвагу в освободительных войнах в лейтенанты, но и отказывает ему в руке своей дочери, ибо офицеру, считает он, не пристало жениться на девушке из бедной семьи.

Лишь немногое из того, что написано Фуке, годится для чтения и представляет интерес еще и сегодня. Тому, кто захотел бы понять причины успеха, выпавшего в свое время на долю Фуке, следовало бы прочесть драматическую трилогию «Герой Севера» (оказавшую сильное воздействие на Рихарда Вагнера), романы «Альвин», «Путешествия Тиодольфа-исландца» или «Волшебное кольцо», ведь, по сути говоря, не «Ундина» и не «Человечек из-под виселицы» определяют истинное лицо его поэзии. Фуке, если оценивать с позиции сегодняшнего дня, удавалось подняться до уровня хорошей прозы лишь в тех случаях, когда он отходил от своих глубинных взглядов, когда некие таинственные силы нарушали гармонию его вымышленного мира, когда он писал не о рыцарском утверждении и обращении язычников в христиан, а выдвигал в центр повествования отнюдь не великого героя (как, например, в «Человечке из-под виселицы»). Подобные отступления от свойственного ему в целом стиля происходят либо под воздействием используемого источника, либо когда в повествование вплетается автобиографическое, как, например, в «Иксионе», где во взаимоотношениях поэта со вдовой легко угадываются взаимоотношения Фуке с Каролиной, или в «Ундине», где пережитое им самим находит непосредственное отражение: «Но сердце его (пишущего) чрезмерно при этом страдает, ибо он сам пережил подобное, и память страшится даже тени былого».

«Ундина» снискала признание не только среди друзей, Шамиссо и Гофмана (который написал на основе ее сюжета первую немецкую романтическую оперу), она получила положительную оценку и у Гейне, столь чуждого Фуке по взглядам, писавшего о ней в своей «Романтической школе»:

«Но что за чудесная поэма эта „Ундина“! Сама поэма есть поцелуй: гений поэзии поцеловал спящую весну, и весна, улыбаясь, раскрыла глаза, и все розы заблагоухали, и все соловьи запели, и благоухание роз и пение соловьев наш милейший Фуке облек в слова и назвал все это Ундиной». [208]

208

«Но что за чудесная поэма эта „Ундина“!..» — Г. де Бройн цитирует Г. Гейне. Гейне Г. Собр. соч., т. 6 с. 252.

И если она, несмотря на собрание рыцарей и духов и слащавый архаизированный язык, еще и сегодня может пленять, то причина, несомненно, в том, что пером автора водило не только воображение, но и жизненный опыт, что в искусственный мир Фуке ворвалось дыхание жизни. Хотя нечто похожее проблескивает и в других историях и романах (в «Алетес фон Линденштайн» прежде всего), такой гармонии все-таки ему уже больше никогда не удавалось достичь; и если Фуке все еще не забыт, то виной тому была и остается его «Ундина».

Восемьдесят страниц в сравнении с колоссальным множеством написанного, исчисляемого тысячами страниц. Здесь можно было бы со всей определенностью говорить о трагедии тенденциозного писателя и случай с ним поставить в назидание будущему: одних идей, хороших или плохих, недостаточно, чтобы вдохнуть жизнь в произведение искусства, заставить его волновать мысль и чувство читателя; это в состоянии сделать лишь тот художник, который не отворачивается от самой жизни (пусть он выводит в качестве героев хоть водяных).