Встреча
Шрифт:
– Достаточно большая, – ответил Фин.
Хью поднял голову, осознавая, что в действительности корабль был маленьким по сравнению с яхтами богачей, обычно строившихся на верфи Хинсслера.
– Достаточно большая для чего, Фин?
– Чтобы перейти.
– Перейти? Через Атлантику?
– В Барра-Хэд. – Фин улыбнулся. – Ни одной каюты первого класса или чего-нибудь в этом роде. Вообще никаких классов. Только такелаж.
– Фин, ты предлагаешь нам плыть?
– А-гм.
– Но, Фин, эта лодка не больше сорока футов в длину.
– Тридцать девять. Джошуа Слокум обошёл вокруг света на тридцатишестифутовой яхте. – Фин поднял взгляд. Широкая улыбка расколола его закалённое непогодой лицо.
– Поплыли? Обещаю чертовски хорошее путешествие.
Когда солнце поднялось над горизонтом, и мир окрасился бледно-лавандовым, скалы залива Барра выросли из моря. Тёмный гранит мягчал на нежном утреннем свету, а скалы были коронованы зелёным, зеленейшим зелёным, что девушкам доводилось видеть. Вода казалась спокойной, но впереди они увидели движение, не имеющее отношения к косяку рыб, тюленям или дельфинам. Рисунок ряби был знаком и вызвать его могло лишь одно создание. Серебристая голова прорвалась на поверхность и сверкающий хвост отбросил искорки света, как если бы указывал им дорогу… дорогу домой.
Этти сидела в библиотеке роскошных апартаментов Хоули на улице Монтар рядом с Парижской Оперой, обдумывая отличия семьи в трауре от семьи опозоренной. Во-первых, одежда. Конечно, никто ничего не говорил об этом вслух, но должны ли они одеваться в чёрное? Фактически они потеряли дочь, но может ли убийца удостаиваться той же чести, что и его жертва? Было очевидно, что никто из членов семьи не должен был появляться в общественных местах. Они оказались фактически отрезаны от любого рода социальных отношений. Отец часами просиживал наедине с адвокатами и врачами. Оставалось надеяться только на прошении о признании подсудимой невменяемой и на судью, который бы признал, что Лайла не в состоянии предстать перед судом. Мать не только надеялась на подобный исход, но и усердно молилась о нём, иногда дважды на дню посещая часовню на Левом Берегу, где не было опасности встретить кого-нибудь из друзей.
Если бы Лайлу признали неспособной предстать пред судом, её бы упекли, на этот раз навсегда, в сумасшедший дом. Больше никаких «санаториев». Но лечебница – не тюрьма. Однако и пятно преступления она не смоет – семья опозорена на долгие годы.
Однако в этом была и доля иронии – для Этти это пятно могло стать символом свободы. Кому теперь какое дело до её поступков, пока они не преступны? Ни один член «достойного семейства» не захочет жениться на ней после такого скандала. С чего же теперь запрещать ей поступить в Редклифф? Девочка не могла дождаться, когда приедут дядюшка Барк и дядюшка Год – они должны были прибыть с минуты на минуту.
Этти услышала шаги близ библиотеки, и через секунду её любимые дядюшки уже сжимали её в своих объятиях.
– Папа в адвокатской конторе в посольстве, мама – в церкви, – Этти со вздохом закатила глаза. – Такова теперь наша жизнь. Но я здесь.
– Ты здесь! – воскликнул дядюшка Годфри и шагнул к ней, чтобы снова обнять.
– Господа, – в комнату зашёл мистер Марстон. – Я отнесу багаж в ваши комнаты. Наполнить вам ванны?
– Всенепременнейше! – возопил Баркли и повернулся к Этти. – Мы вернёмся в мгновение ока.
Когда дядюшки ушли, Этти заметила оставленную ими газету. С момента трагедии газеты в доме Хоули были под запретом – особенно английские. Девочка подобрала эту – лондонскую «Таймс» – и принялась пролистывать. В ней не было ничего об убийстве миссис Дайер, но внизу восьмой страницы оказалась маленькая статья, попавшаяся девочке на глаза.
АМЕРИКАНСКИЙ ПОРТРЕТИСТ НАЙДЕН МЁРТВЫМ
Тело Стэнниша Уитмана Уилера, одного из самых выдающихся портретистов Америки, было найдено выброшенным на берег на юго-восточном побережье Англии, близ деревеньки Пинтмор. Тело мистера Уилера, писавшего портреты выдающихся людей по обе стороны Атлантики, в настоящее время находится в Пинтсдэйле – в сомерсетском поместье баронета Пинтсдэйла, – где он писал портрет супруги баронета, Леноры Дрексель, принадлежащей семье американских банкиров.
Этти выронила газету. Она была ошеломлена. Стэнниш, что, попытался поплыть за Ханной и утонул? Или совершил самоубийство? Девочка силилась вспомнить выражение лица художника, когда Ханна спрыгнула с корабля. Была ли то зависть? Боль утраты? Любовь? Узнает ли Ханна о его смерти? Она надеялась – нет. Где же теперь три дочери моря? Нашли ли они свою тётю, сестру их матери? Девочка аккуратно сложила газету. Она была многим обязана Стэннишу Уилеру. Обязана своей жизнью. Если бы он не перехватил тот нож, Лайла вонзила бы его сестре в сердце. У неё была жизнь. Её жизнь. Не чья-то ещё. И теперь Этти предстояло решить, как же ею распорядиться. В конце концов, на дворе стоял первый год нового века, двадцатого века. Впервые за долгое время она почувствовала дрожь радости.