Шрифт:
Lise Sarfati / Magnum Photos / Agency.photographer.ru
Все удивились, когда Ламбрайт предложил отвезти подружку сына домой. Девушка была двумя годами старше Робби, ей не хватало до семнадцати трех месяцев. В школе она второй год сидела в одном классе. Ее временно лишили водительских прав. У нее были незавидная репутация, завидное тело и татуировка на шее в виде штрихкода.
Сидя за рулем, Ламбрайт подумал, что Луна похожа на отпечаток пальца, испачканного мелом. Они ехали на юг по Эрлайн-роуд. Еще пара миль, и он свернет направо на Саратогу, потом налево по Эверхарт, и наконец они приедут в Кингс-Кроссинг, микрорайон с бассейнами и оросительными системами. За ужином Робби и девушка попеременно рассказывали историю об игре в прятки на поле для гольфа, которое принадлежало брошенному загородному клубу. Ах, прятки, подумал Ламбрайт; значит, так это теперь у вас называется? Потом заговорили о диких животных. Девушка однажды видела большого сине-золотого попугая ара — он ехал в машине, на подголовнике кресла рядом с водителем, а в другой раз, в долине Рио-Гранде, ей попались на глаза зебры, которые щипали на лугу траву вместе с коровами. Мать Робби вспомнила, что в детстве натыкалась на коз в ветвях персиковых деревьев. Робби рассказал, как его занесло в один странный уголок в Сан-Антонио, где жила стая павлинов, и это подтолкнуло его подругу к признанию, что она хочет сделать на пояснице новую татуировку, веер из павлиньих перьев. Еще она хотела такую: разбитая лупа, а под ней написано: «НЕ СКЛЕИШЬ».
Ламбрайт не мог понять, что она нашла в его сыне. До появления этой девицы стены в комнате Робби были залеплены плакатами с супергероями, а под потолком висела на проволоках целая эскадра пластмассовых самолетиков. Ламбрайт давно поглядывал на все это скептически — его тревожило, что комната выглядит слишком по-детски, подтверждает слабохарактерность его сына. Но теперь стены оголились, а от воздушного флота осталась только проволочная щетина на потолке.
Две недели назад у его жены пропали бусы. На прошлой неделе — пузырек с успокоительным. Потом, на выходных, он поймал Робби и его подругу на заднем дворе с бутылкой виски. Сегодня она пришла на ужин, чтобы загладить вину.
Машин на дороге было мало. Когда он остановился на Эрлайн перед поворотом на Саратогу, только вдалеке маячили чьи-то фары, как сигнальные буйки в заливе. Затикал поворотник. Ламбрайт помедлил, затем отключил его. Нажал на газ и поехал прямо.
— Нам надо было свернуть…
— Там красивей, — сказал он. — Поболтаем немножко.
Но они продолжали молчать. Слышался только шорох шин да тихий свист встречного ветра. За ужином Ламбрайт не участвовал в разговоре о животных, но теперь раздумывал, не поделиться ли с девушкой тем, что он прочитал когда-то давно: оказывается, на гнездах белоголовых орланов часто висят целые ожерелья из кошачьих ошейников, бирок и колокольчиков пропавших любимиц. Однако он не стал ничего говорить. Они были уже поблизости от конного завода. Пахло люцерной и навозом. Уличные фонари остались далеко позади.
— Я не знала, что так можно попасть в Кингс-Кроссинг, — сказала девушка.
Они миновали узкий мостик над Осо-Крик, потом выехали на открытое место — глинистый пустырь, кучки жалких кустов, корявые мескитовые деревья.
Ламбрайт съехал на обочину, притормаживая. По дну машины защелкали камешки. Он остановился, погасил фары, и кусты впереди засеребрились, как лунный ландшафт. Он выключил двигатель.
— Я понимаю, что вы мне не очень верите. Да, я не…
— Брось его, — сказал Ламбрайт.
— Что?
— Погоди с недельку, потом скажи, что нашла другого.
Ее глаза вперились в ночь сквозь лобовое стекло. Может быть, она хотела определить, куда они забрались, далеко ли до города. Где-то во тьме замычали коровы. Она сказала:
— Я люблю Роба…
— Ты симпатичная девушка. И опыт есть. Все у тебя будет отлично. Но не с ним.
Белая Луна то выглядывала из-за облаков, то снова пряталась. Ветер толкал машину и нес с собой гниловатый запах ручья. Девушка общипывала кожицу у ногтей, и это придавало ей покорный вид.
— Что я должна на это сказать? Есть что-нибудь, что вы хотите услышать?
— Скажи, что расстанешься с ним, — ответил Ламбрайт. — Я был бы тебе благодарен, если бы ты дала слово.
— А если не дам, оставите меня тут, на обочине?
— Мы просто беседуем. Решаем вопрос.
— Или изобьете и швырнете в реку?
— Он тебе не пара. Не тот калибр.
— Значит, если я его не брошу, вы что — изнасилуете меня? Убьете? Закопаете в дюнах?
— Лиза, — сказал он покровительственным тоном. Ему самому понравилось, как по-отцовски солидно это прозвучало.
Новый порыв ветра, сухого и жесткого, колыхнул деревья. Ламбрайту почудилось, что они задрожали, как от холода. На горизонте размоталось длинное облако. Коровы притихли.
— Я же вижу, как вы на меня смотрите, — сказала девушка, подвигаясь к нему. В салоне раздался пугающе громкий звук: она расстегнула ремень безопасности. Взгляд Ламбрайта скользнул к зеркалу заднего вида — вокруг никого. Она придвинулась еще на дюйм ближе. Потом еще. И еще. Повеяло лавандой — от ее волос или прохладной кожи. Она сказала:
— Это все видят. Никто не удивится, что вы меня сюда завезли.
— Я говорю, чтобы ты оставила в покое моего сына.
— Посреди ночи, в пустынное место.
— Тут нет никакой загадки, — сказал Ламбрайт.
— Глупо, — сказала она.
— Что глупо?
— Так говорить. Мир полон загадок. Козы на деревьях. Попугаи в автомобилях.
Ну хватит, подумал Ламбрайт. Он повернул ключ зажигания, включил фары.
— А человек, который увозит несовершеннолетнюю девушку своего сына в безлюдный уголок, это разве не загадка?
— Просто отпусти его, — сказал он.
— Девушка вырывается из машины и прибегает домой вся грязная, в слезах. Что она скажет родителям? Своему парню? Несчастной жене этого человека?
— Не трогай его, я тебя прошу, — сказал он. — И кончим на этом, ладно?
— Будет ли звонок в полицию? Догадаются ли они сравнить глину на ее туфлях с той, что осталась на колесах?
— Лиза…
— Или она никому ничего не скажет? И они с тем человеком будут вспоминать об этом при каждой встрече? Когда она выйдет замуж за его сына, родит ему внуков? Вот вам самые настоящие загадки, мистер Ламбрайт.