Вся правда о Муллинерах (сборник)

Вудхауз Пэлем Грэнвилл

И Арчибальд повторил. И повторил четыре раза, и мог бы, заверил он меня, бисировать в пятый раз, хотя ограничился парой поклонов. А затем, изящно спрыгнув с комода, он направился к ней. Он чувствовал себя хозяином положения, победителем. Это был его звездный час. Он протянул руки и заключил ее в объятия.

— Аврелия, старушенция, — сказал Арчибальд Муллинер ясным твердым голосом, — ты самое-рассамое оно.

Она, казалось, растворилась в его объятиях и подняла к нему прелестное лицо.

— Арчибальд! — прошептала она.

Вновь наступила вибрирующая тишина, которую нарушали лишь стук двух сердец да хрипение бульдога, словно страдающего хроническим бронхитом. Потом Арчибальд выпустил девушку

из объятий.

— Вот так, — сказал он. — Рад, что все уладилось и полный тип-топ. Только сигареты не хватает. В такие минуты просто необходимо закурить.

Она посмотрела на него с изумлением:

— Но я думала, ты не куришь.

— Еще как курю!

— И пьешь?

— И пью, — сказал Арчибальд. — Ничуть не меньше, чем курю. Да, кстати…

— Что такое?

— Только один вопрос. Предположим, эта твоя тетка захочет погостить у нас, когда мы совьем свое гнездышко. Как ты, любовь моя, отнесешься к идее оглоушить ее ударом набитой песком шкурки угря по основанию черепа?

— По-моему, — сказала Аврелия с жаром, — ничего лучше и придумать нельзя.

— Родственные души, вот что мы такое! — вскричал Арчибальд. — Души-близнецы, если на то пошло. Я это с самого начала подозревал, а теперь окончательно убедился. Как пить дать — две родственные души. — Он пылко ее обнял. — А теперь, — сказал Арчибальд, — сбегаем вниз и запрем бульдога в кладовой дворецкого, чтобы тот утром неожиданно наткнулся на пса и получил встряску, которая взбодрит его не хуже, чем неделя на морском курорте. Идет?

— Да, — прошептала Аврелия. — О да!

И рука об руку они вышли вместе на широкую лестницу.

Жуткая радость мамаши

— А кроме того, — сказал мистер Муллинер, — была история с Дадли Финчем.

Он вопросительно поглядел на свой стакан, обнаружил, что он на три четверти полон, и без отлагательства вернулся к «Саге о Роберте, дочери его кузины».

— Я представляю вам Дадли Финча, — сказал мистер Муллинер, — в тот момент, когда он сидит в вестибюле отеля «Кларидж» и вперяет в циферблат часов стекленеющий взгляд человека на пороге голодной смерти. Стрелки показывают пять минут третьего, а Роберта Уикхем обещала приступить к завтраку с ним точно в половине второго. Он испустил жалобный вздох, и им начало овладевать ощущение горькой досады. Как ни кощунственно было чувствовать, что у этой ангелоподобной девушки могут оказаться недостатки, невозможно отрицать, сказал он себе, что эта ее манера заставлять человека изнывать в ожидании законного приема пищи очень даже смахивает на изъян характера, в остальном абсолютно безупречного. Он встал со стула и, дотащив изнуренное недоеданием тело до двери, пошатываясь, вышел на Брук-стрит, где остановился, глядя направо и налево, как теннисоновская героиня, высматривавшая Ланселота — но Ланселота женского пола.

* * *

Облитый слабым солнечным светом (продолжал мистер Муллинер) Дадли Финч являл собой на редкость внушительную фигуру. Он был — в смысле портняжно-парикмахерского искусства — абсолютно безупречен во всех отношениях. От набрильянтиненных волос до сверкающих штиблет, от бледно-коричневых гетр до галстука выпускника Итона он не давал ни единой зацепки для самого придирчивого критика. При виде него вы чувствовали, что, коли у «Клариджа» вкушают пищу такие люди, значит, старик Кларидж в полном порядке.

Однако отнюдь не восхищение понудило остановиться торопливо шагавшего мимо молодого человека очень серьезного вида и в фетровой шляпе. А удивление. Он смотрел на Дадли, выпучив глаза.

— Бог ты мой! — воскликнул он. — Я думал, ты уже на пути в Австралию.

— Нет, — сказал Дадли Финч, — я не на пути в Австралию. — Его гладкий лоб собрался

в морщины. — Послушай, Роли, старик, — сказал он с легким укором, — по Лондону не принято расхаживать в подобных шляпах. — Роланд Эттуотер был его кузеном, а кому приятно видеть, что его родственники носятся по всей столице, выглядя при этом так, будто кошка извлекла их из мусорного ведра. — И твой галстук не гармонирует с носками.

Дадли скорбно покачал головой. Роланд был литератором и — хуже того — образование получил в такой заштатной школе, как Харроу, [12] или как ее там (Дадли толком не помнил), но тем не менее ему следовало бы относиться с большим почтением к тому, что составляет смысл жизни.

— Моя шляпа тут ни при чем, — сказал Роланд. — Почему ты не на пути в Австралию?

— Тут все в ажуре. Бродхерст получил телеграмму и до пятнадцатого не отплывает.

Роланд Эттуотер вздохнул с облегчением. Как и все более ответственные члены семьи, он был глубоко озабочен будущим своего кузена. Касательно него в прошлом возникали определенные трения — некоторые затруднения в согласовании двух противоположных точек зрения. Семья хотела, чтобы Дадли стал служащим компании его дяди Джона в Сити, тогда как сам Дадли хотел, чтобы какой-нибудь филантроп широких взглядов одолжил ему без возврата несколько сотен фунтов, на которые он смог бы открыть танцевальный клуб. Компромисс был достигнут, когда из Австралии внезапно прибыл его крестный отец, мистер Сэмпсон Бродхерст, и предложил забрать крестника с собой в Австралию для приобщения к овцеводству. По счастью, Дадли запоем читал романы, в которых всякий, кто отправляется в Австралию, автоматически приобретает огромные богатства и завещает их герою. А потому он официально заявил на семейном совете, что в общем и целом Австралия, на его взгляд, самое оно и он не против туда сигануть.

12

Харроу, как и Итон, входит в число четырех самых старинных аристократических английских школ.

— Слава Богу, — сказал Роланд, — а то я опасался, что ты в последнюю минуту решил дать финта.

Дадли расцвел в улыбке.

— Странно, что ты заговорил про это, старик. Такое, хочу я сказать, совпадение. Потому что именно это я и решил.

— Что?!

— Вот именно. Дело в том, Роли, — доверительно признался Дадли, — что я только что познакомился с самой сногсшибательной девушкой. И когда думаю о том, что пятнадцатого уплыву и буду разлучен с ней всем этим водным пространством, мне просто выть хочется. Вот я и думаю: пусть старикан плывет один, а я останусь тут, у родного очага.

— Кошмар! И думать не смей!

— Потрясающая девушка. И знает тебя. Роберта Уикхем. Она позволяет мне называть ее Бобби. Она…

Внезапно Дадли умолк. Его глаза, устремленные за плечо Роланда, засияли священным светом безграничной преданности. Губы раздвинулись в ослепительной улыбке.

— Ау! — закричал он.

Роланд обернулся. Улицу переходила девушка с коротко подстриженными волосами великолепного рыжего цвета. Она шла бодрой пружинистой походкой с веселой безмятежностью женщины, которая опоздала к завтраку на сорок минут и чихать на это хотела.

— Ау-у-у! — пустил фиоритуру юный Финч. — Ау-у-у!

Девушка подошла, улыбаясь весело и снисходительно.

— Я ведь не опоздала? — сказала она.

— Ну конечно, нет, — проворковал влюбленный Дадли. — Ни на секунду. Я и сам только сейчас пришел.

— Отлично, — сказала мисс Уикхем. — Как дела-делишки, Роланд?

— В полном порядке, — ответил Роланд сухо.

— Тебя ведь надо поздравить, верно?

— С чем? — недоуменно осведомился Дадли.

— Так с помолвкой же!