Всячина
Шрифт:
Капитан прошелся по центральной улице, посидел в прохладе ресторана, выпил чуть-чуть местного бренди, чтобы, как говорил по этому поводу боцман, "уравнять температуры". Нет, все же тропики - это слишком. Правда, это все равно лучше, чем высокие широты, где солнце не греет, а вымораживает кровь, и пить надо там не бренди, вроде как для уравнивания температур, а густой тяжелый ром, чтобы добавить в кровь южной жары.
– Нравится?
– спросил он у девочки, неслышно подойдя сзади.
Она, выходит, так и стояла тут, все смотря и смотря на его корабль.
– Ага, - кивнула она, даже не вздрогнув и не повернувшись.
– У меня такого еще не было. Четыре мачты!
–
– А стаксели вы ставите?
– Пока не приходилось. Ветер был попутный, парусов и так хватает, скорости особой никто не требует...
– А со стакселями, наверное, прямо как облако... Краси-иво.
Она обернулась и посмотрела прямо в глаза Лоссу:
– А вы кто - капитан?
– Капитан и хозяин. Это мой корабль. Полностью мой.
Солнце пекло сверху, давило на плечи и голову, прикрытую широкополой шляпой. А девчонка как будто не чувствовала жары. Она снова повернулась к морю, снова посмотрела на корабль:
– У мены такого нет. Краси-ивый.
И убежала. Вот была - и вот нет ее. И к чему с ней было заговаривать? И что она имела в виду?
– Эй, кто тут у вас
Тут же подскочил пацаненок, черный, как из печной трубы:
– Да, сэр?
– Расскажи мне про эту Грашку. Я тебе монетку дам.
– Может, две?
Наглый, конечно, но куда деваться, раз что-то втемяшилось в башку капитана?
– Хорошо, пусть будет две. Но только если все расскажешь, с подробностями.
Они тут говорят, как в театре артисты играют. Машут руками, представляют в лицах. Вот и Грашку эту в лицах представили. Она живет на свалке, вот там, по берегу. Это свалка разбитых кораблей. Где им тут биться? Да дело не в том, где, а - как. Грашка, когда ей приспичит, выходит ночью к морю и начинает петь. И она так поет, так поет, что слышно не только в городе, а по всему-всему морю. В городе мамки закрывают двери и окна, загоняют всех в постель и следят, чтобы никто из детей не вылез на улицу. А в море - тут как уследишь? И на ее пение начинают сворачивать корабли. Но море большое, а кораблей в нем все равно мало. Поэтому обычно только один. Ну, два было разок, так об этом весь город помнит. В общем, Грашка поет, корабль поворачивает на ее пение и прет через бухту вот туда, к свалке. И там уже по-разному выходит. Она с кораблями будто играет. Поднимает руки, и корабль как бы между ладонями оказывается. Она - хлоп! И нет корабля. И никого вообще нет. Одни обломки. Или хватает за нос и корму и разламывает посередине. А иногда не трогает, а продолжает петь, пока корабль на полном ходу не врезается в мель. А когда она устает, или если наиграется когда и спать ложится, тогда уже все городские бегут сюда к морю и собирают обломки и все, что осталось. А если почти целый корабль, так весь его обирают, а моряков по семьям забирают. Она своим пением у них просто всю память отбивает, и они нигде больше не хотя жить, кроме как здесь.
– Ей вроде мой корабль понравился.
– Ну, значит, ночью будет петь, если вы отчалить успеете. А нет, так завтра, значит.
Получив свою плату, пацаненок убежал. А капитан долго смотрел на свой корабль, кладя голову то к левому, то к правому плечу.
Наутро Грашка опять стояла в тени таможни и смотрела, как матросы занимаются уборкой перед отчаливанием.
– Нравится?
– капитан опять подошел бесшумно.
– Ага. У меня такого не было. Большой, красивый.
– А хочешь покататься? Мы сейчас груз отвезем, а потом опять вернемся сюда же с заказом. И потом уже - домой. Могу взять тебя с собой.
– Мне нельзя, наверное..., - неуверенно проговорила Грашка.
– Я тут нужна.
– Так я же и говорю: туда - и обратно. За неделю обернемся по любой погоде. Что тут за неделю сотворится? Ну? В полдень отчаливаем. Давай, решайся!
Лосс как будто видел маленькие шестеренки и рычаги, крутящиеся и щелкающие в голове у девчонки. Неделя - это же немного совсем. А потом, будет ли еще возможность покататься?
– Я приду!
– и унеслась сквозняком за угол и к себе куда-то туда по берегу, по укатанному волнами твердому белому песку.
Ровно в полдень барк "Алпара" отчалил. Экипаж стоял по местам. В связи со слабым ветром подняты были почти все паруса. Грашка стояла на корме и смотрела, как паруса надуваются и начинают толкать парусник все быстрее и быстрее вперед в открытое море.
А потом был обед в кают-компании, где ей представились, как взрослой даме, все офицеры корабля. И на десерт - сладкое мороженое, после которого так сильно захотелось спать...
...
– Тащи, тащи! Да потихоньку, что мы - звери какие, что ли. На камнях положишь, фляжку рядом оставишь. А больше-то ей ничего и не надо.
Суета. Лязг кабестана. Приглушенные команды. Шлюпка на воде. Весла, без брызг, почти бесшумно окунающиеся в темные воды.
Капитан Лосс, дождавшись доклада первого помощника, лично командовавшего матросами на шлюпке, отметил на карте, тщательно вымеряв координаты:
"Остров сирены".
Пометил знаками опасности и осторожности. Написал сбоку:
"Мореплаватель! Остерегись проплывать возле этого места! Здесь живут чудовища!"
Пора было рассчитывать новый курс.
Его барк никогда не заходил дважды в один и тот же порт.
Зиц
Звонок в дверь застал известного писателя М. за утренним кофе.
Вообще-то для большинства давно уже наступил день, и народ в своих офисах поглядывал на часы, прикидывая, когда начнется обед. Но писатель М. работал по ночам, а спал, когда все шли на работу. И завтрак у него, получается, начинался в одиннадцать-двенадцать часов дня, а то и позже. Он всегда и всем говорил, что ночью пишется намного лучше: нет постоянного назойливого уличного шума, который слышен даже через тройные стеклопакеты. Никто не шаркает ногами над головой. Внизу никто не болеет громко за футбол... Что, футбол по вечерам, а не ночью? Ну, тем более - вот и вечером ведь не поработать из-за этого футбола. Ему, писателю М., нужна была тишина и темнота за окном.
Позвонили второй раз. Уверенно и долго. Без всяких там перерывов и фигурного выделывания какой-нибудь мелодии, как иногда получалось у кого-то из друзей. Правда, друзей давно не было. Потому что когда они были свободны, писатель М. работал. Рано или поздно они понимали, что, приходя к нему в свое свободное время, они убивают его музу, отнимают часы вдохновения, ломают настроение и в конечном итоге, отнимают деньги. Да, вот. Именно так - отнимают деньги. Это у них - твердая зарплата, разные там авансы и получки, премии и надбавки. А писатель М. зарабатывал именно тем, что сидел ночи напролет за клавиатурой компьютера и сочинял очередной роман из жизни очень среднего человека, попавшего в необыкновенные обстоятельства и в тех обстоятельствах вдруг возвысившегося и ставшего... Ну, кем он стал - это еще надо придумать. Но главное, потому возвысившегося, что душа у него была чистая и стержень какой-то внутри. Вот об этом набивал черные буквы на белом фоне писатель М.