Всяко третье размышление
Шрифт:
— Да неужели? — откликается Марша и, скорее всего, округляет на фирменный ее манер глаза, так же примерно, как Аманда полвека спустя.
Нед же заново провозглашает свое намерение увидеть настоящий Неаполь, и как можно скорее, а заодно с ним «Триест/Цюрих/Париж» и прочее — и, не сходя с места, решает, что пока нам лучше не продолжать спускаться, как мы планировали, к Ки по Атлантическому побережью, но поворотить к Мексиканскому заливу, миновать Тампу и Форт-Майерс, взглянуть на тот Неополис, что поновее, первоклассный, говорят, городок и с отличными пляжами, а из Нейплса по Тамиами-Трейлу — через Эверглейдс — в Майами и снова на юг. Купания нагишом в Мексиканском заливе, Атлантическом океане и Флоридском проливе!
— Ну да, правильно, — говорит Джинни, — тампон будет
— Стоит попробовать, — соглашается Рассказчик, который, как, возможно, заметил Читатель, слегка заигрывает с Джинни.
Марша, во всяком случае, заметила и спрашивает у него — когда они останавливаются где-то под Окалой, чтобы поесть, и остаются наедине, поскольку Нед с Джинни расходятся по уборным, — что, собственно, происходит? Уж не возжелал ли ее, строго говоря, нареченный блудливую Гиман?
На самом-то деле и да и нет, вдруг понимает он и, обдумав все по дороге от Окалы до Нейплса (остававшегося в то время тихим пляжным городком) — через Тампу, Сарасоту и Форт-Майерс, — еще попытается объяснить это ей. Он любит и уважает Маршу Грин, на которой собирается жениться и которая, на его счастье, отвечает ему взаимностью. Что же касается Вирджинии Гиман, он не питает к ней ни любви, ни особого уважения, как, готов он поспорить, и Нед, однако она, безусловно, мила, жива и сексуальна, а он — к чему фарисействовать? — находит фатовато-фривольное фиглярство сей финтифлюшки отчасти забавным…
Марше, хоть и не склонной к словесной игре в той же мере, что Нед и Рассказчик, достанет тем не менее остроумия, чтобы посетовать:
— Такое обилие «Ф» делает офигительно ясным, что на уме у моего флюгера-fiance[Жених (фр.).] .
Как и можно было предвидеть, Рассказчик в самом скором времени принимается растолковывать — себе, Марше и при первой же возможности Неду, — что, хоть он и считает сексуальную верность, и не только в браке, но в любых серьезных любовных отношениях, в принципе, необходимой, его не может не тревожить — и как мужчину, и как начинающего писателя — отсутствие у него настоящего сексуального опыта, приобретенного не с одной лишь женщиной, на которой он намерен жениться, чтобы затем оставаться ей верным. Нет, он не ловелас и отнюдь не стремится стать таковым; не распутник наподобие Генри Миллера; он даже не из тех, кто, подобно Папе Хему и Приятелю Неду, жаждет пасть в Объятия Жизни (и множества женщин). Но если его Одна-Единственная так и останется навсегда Единственной Женщиной его жизни, он будет походить на…
— На Фолкнера, который пытается придумать Йокнапатофу, ни разу не высунув носа за ее пределы, — подсказывает Нед, — или на Твена, сочиняющего истории Тома и Гека, не покидая штата Миссури. Или на Вашего Покорного Неда Проспера, пишущего Великий Роман о Бриджтауне, Стратфорде, Временах Года и Перезрелых Размышлениях, не омочив свой конец ни в Мексиканском заливе, ни где-либо еще. Нам необходимо разжиться Кругозором с прописной «К», друг мой!
Наши девушки болтают о чем-то своем, прогуливаясь по пляжу Нейплса, — мы только-только приехали в этот курортный городок, бросили «олдс» у ставшего символом городка рыбацкого причала и теперь ищем на берегу место, где можно разбить палатки или хотя бы переночевать в спальниках, — Рассказчик же соглашается с правотой своего товарища, отмечая, однако, что и представить себе не может Маршу согласившейся на такое, и спрашивая: «А что это за история с перезрелыми мыслями и временами года?» — до сей поры Нед, если и рассказывал о романе, над которым он трудится, о них ни разу не упоминал.
Друг, улыбнувшись, отвечает:
— Об этом говорить еще не время, я пока только прикидываю как и что. Вот на другую нашу тему я уже переговорил с Доброжелательной Джинни, которая невесть почему считает тебя секс-символом. И сейчас она обсуждает таковую с твоей все еще одной-единственной, которая может оказаться цыпочкой куда более современной, чем мы полагали. Подождем — увидим.
Разве не следовало Рассказчику, изрядно удивившемуся, но и весьма любознательному,
Через половину с лишком столетия после Весенних Каникул, высверкиваемых здесь Джорджем И. Ньюиттом, — пока циклон «Наргис» опустошает Мьянму, а сенаторы Хиллари Клинтон и Барак Обама все еще нудят каждый свое на праймериз демократов, добиваясь номинации на роль либо первой женщины, либо первого афроамериканца, ставшего президентом США, — любой университетский студент, достаточно беспечный, чтобы попробовать искупаться голышом где-нибудь в сторонке от переполненных пляжей толкливой юго-западной Флориды, — как и любой полупьяный либо полуодурманенный, — скорее всего, мигом предстанет перед судом, который предъявит ему целый букет более или менее серьезных обвинений: от Непристойного Обнажения до Хранения Психотропных Препаратов. Однако в конце марта 1952-го на пляже у величавого Нейплсского пирса можно было увидеть лишь горстку одеял и пляжных зонтов, и даже в ста ярдах от места, на котором расположился наш резвый квартет, ни одной живой души не наблюдалось, а потому: «Лучше бы нам еще раз омочить наши гузки сейчас, — объявляет Рассказчик около четырех часов пополудни. — Сдается мне, погода
меняется». И действительно, хотя опускающееся в Залив — в Мексику! — вечернее солнце светит по-прежнему ярко, с юга на нас надвигаются, очень на то похоже, темные тучи.
Говорит Нед Проспер:
— Я за, — и, поднявшись на нетвердые ноги, поднимает и Джинни Гиман.
Впрочем, встав, она освобождается от его руки, бросает на Маршу Грин заговорщицкий взгляд и произносит:
— Гузки и грудки — да, купальники — нет. Ты за, Марша?
— А то.
И к весьма немалому удивлению их компаньонов мужеска пола, обе девушки, исполняя, по-видимому, достигнутое ими ранее соглашение, стягивают с себя и бросают на одеяло лифчики, вылезают из трусиков (по нынешним меркам ни те ни другие особо скудными не назовешь: бикини хоть и было изобретено во Франции середины 1940-х и названо в честь атолла в южном Тихом океане, на котором США испытывали атомные бомбы, но популярность в Америке приобрело лишь после фильма 1957 года «…И Бог создал женщину» с участием Брижит Бардо и исполненной Брайаном Хайландом в 1960-м песенки «Крошечное, где ты ныне, желтое в крапинку бикини?» — то есть ко времени, когда атомные бомбы сменились ядерными), а затем берутся за руки и бегут, спотыкаясь и смеясь, к еще почти спокойной воде.
— Ну и ну! — дивится Рассказчик, вглядываясь в их равно соблазнительные тела — одно ему, разумеется, хорошо знакомо, другое интересно в особенности, поскольку демонстрируется в первый раз. — Какая картина!
— Хрен с ней, с картиной; главное — было 6 за что подержаться! — И Нед наставительно рекомендует: — Срывай цветы удовольствия, пока они, на хер, в руки идут.
Нимало не понимающий, что здесь происходит, да и происходит ли вообще, но все же смакующий новый для него кайф от травы и голого купания a quatre[Вчетвером (фр.).] , Рассказчик послушно снимает плавки (Нед от своих уже избавился) и шатко трусит к воде, по пути убеждаясь украдкой, что его отвислый, упакованный в крайнюю плоть пенис вполне выдерживает сравнение с таковым же его компаньона (поколение американских англосаксонских мужчин-протестантов тогда только еще возникало —