Вторая книга джунглей
Шрифт:
При воспоминании о бое на речном берегу, Маугли с волнением выкрикнул последние слова, и дикая буйволица в соседних камышах поднялась на колени, фыркнула и произнесла:
— Человек!
— О, — сказал Майза, дикий буйвол.
Маугли слышал, как он повернулся в своей илистой луже.
— Это не человек. Это только бесшёрстый волк из сионийской стаи. В такие ночи он бегает взад и вперёд.
— Ох, — ответила буйволица, опуская голову, чтобы снова начать щипать траву. — Я думала, что он человек.
— Повторяю, нет. О Маугли, нет ли опасности? — проревел
— О Маугли, нет ли опасности? — насмешливо повторил юноша. — Майза только и думает об этом: нет ли опасности? Кто из вас заботится о Маугли, который расхаживает ночью по джунглям?
— Как он громко кричит, — заметила буйволица.
— Они всегда так кричат, — презрительно ответил Майза, — всегда кричат громко те, кто, вырвав траву с корнем, не знает, как её надо есть.
— За гораздо меньшую обиду, — проворчал про себя Маугли, — я однажды выгнал Майзу из его лужи и проскакал на нем через болото. — Он протянул руку, чтобы сорвать один из перистых тростников, но со вздохом опустил её. Майза продолжал спокойно пережёвывать свою жвачку; там, где лежала его корова, волновалась густая трава
— Я не хочу умереть здесь, — сердито сказал Маугли. — Майза, у которого одна кровь с Джакалой и с кабаном, увидит меня. Уйдём из болота и посмотрим, что будет дальше. Никогда ещё не бегал я так весной: никогда не чувствовал, что мне в одно и то же время холодно и жарко. Поднимайся, Маугли!
Он не мог противиться искушению прокрасться через тростники и камыши к Майзе и уколоть его остриём ножа. Большой, весь мокрый, буйвол выскочил из ила с шумом разорвавшегося снаряда, а Маугли сел и захохотал.
— Теперь скажи, что безволосый волк пас тебя, Майза! — крикнул он.
— Волк! Ты? — фыркнул буйвол, топая ногами по грязи. — Все джунгли знают, что ты был пастухом ручного скота. Ты такое же человечье отродье, как кричащие в пыли, там, подле полей. Ты — из джунглей? Какой охотник вздумал бы ползти, как змея, в траве для грязной шутки… Для шутки-шакала, чтобы осрамить меня перед моей коровой? Выходи-ка на твёрдую землю! Тогда я… я… — Весь рот буйвола был в пене — у Майзы чуть ли не самый дурной характер во всех джунглях.
Маугли спокойно смотрел, как буйвол дышал и отдувался. Когда юноша понял, что его голос все-таки будет слышен, несмотря на плеск илистой воды, он спросил:
— Какая людская стая гнездится подле здешних болот, Майза? Для меня это новые джунгли.
— Так иди же на север! — проревел сердитый буйвол; Маугли довольно сильно уколол его. — Это была шутка безволосой коровы. Иди в деревню на окраину болота и расскажи им о твоей проделке.
— Человеческая стая не любит рассказов о джунглях, и я не думаю, Майза, чтобы лишняя царапина на твоей коже стоила такого раздражения! Тем не менее я пойду взглянуть на деревню. Да, пойду. Тише! Не каждую ночь господин джунглей приходит разговаривать с тобой.
И Маугли пошёл по качающейся трясине на окраину болота, отлично зная, что Майза не решится в этом месте кинуться на него. Скоро он побежал, со смехом вспоминая гнев буйвола.
— Моя сила не вполне исчезла, — сказал себе юноша. —
Болото окончилось широкой низменностью; на ней мерцал свет. Маугли давно не имел никакого дела с людьми, но в эту ночь блеск Красного Цветка привлекал его.
— Я только посмотрю, — сказал он, — посмотрю, как в старые дни, и увижу, насколько изменилась человеческая стая.
Забывая о том, что он уже не в своих собственных джунглях, где ему позволялось делать все что угодно, Маугли беспечно шёл по травянистому лугу, наконец остановился подле хижины, в которой виднелся свет. Три-четыре собаки залаяли; он был на окраине деревни.
Маугли заворчал по-волчьи, и собаки умолкли.
— Хо, — сказал он, бесшумно садясь на землю. — Будь что будет! Маугли, какое тебе дело до людских логовищ? — и он потёр себе губы, вспоминая, как много лет тому назад его рот ушиб камень, брошенный в него другой людской стаей.
Дверь хижины отворилась; женщина выглянула в темноту. В комнате закричал ребёнок, и женщина через плечо крикнула ему:
— Спи. Это шакал разбудил собак. Скоро наступит утро.
Сидевший в траве Маугли задрожал, как в лихорадке. Он узнал этот голос; тем не менее, чтобы вполне удостовериться, тихо позвал, удивляясь, что человеческая речь сразу вернулась к нему:
— Мессуа! О Мессуа!
— Кто зовёт? — спросила женщина, и её голос дрогнул.
— Разве ты забыла? — спросил Маугли, чувствуя, что у него пересохло во рту.
— Если это «ты», как назвать тебя? Скажи. — Она прикрыла дверь и прижала руку к своей груди.
— Нату! Охо, Нату! — ответил Маугли, потому что, как вы помните, так звала его Мессуа, когда он впервые пришёл в селение.
— Войди, мой сын! — позвала она Маугли.
Он вошёл в круг света и взглянул в лицо Мессуа, женщины, которая была с ним добра и жизнь которой он спас. Она стала гораздо старше; её волосы поседели, но ни её глаза, ни голос не изменились. По обычаям женщин, она думала, что увидит Маугли таким же, каким он был в день разлуки с ней, и её глаза с изумлением окинули его грудь и голову, касавшуюся верхнего косяка двери.
— Сын мой, — прошептала она и бросилась к его ногам. — Но нет, ты больше не мой сын, ты бог лесов. Ай!
Он стоял в красном свете масляной лампы сильный, рослый, красивый, с чёрными волосами, рассыпавшимися по его плечам, с ножом, висевшим на шее, с головой, украшенной венком из белого жасмина, и его действительно легко было принять за дикое божество лесной легенды. Дремавший в люльке ребёнок проснулся и громко закричал от ужаса. Мессуа повернулась, чтобы успокоить мальчика; Маугли же стоял неподвижно, оглядывая кувшины для воды, котлы для похлёбки, мешок, мельницу для зёрен и другие принадлежности человеческого жилища, которые были ему памятны.