Вторая мировая война 1939-1945 гг. Стратегический и тактический обзор.
Шрифт:
Хотя уничтожение городов бомбардировками, возможно, было самым сокрушительным ударом по цивилизации, однако другие события еще яснее показывают упадок нравственности, характерный для этой войны. Миллионы людей были порабощены, миллионы — высланы, изгнаны из своих жилищ и стран и стали бродягами. Тысячи были стерилизованы и замучены, неизвестное число было отравлено, как паразиты, газом. Разведчики пытались убивать неприятельских генералов и офицеров их штабов; в странах, оккупированных немцами, всячески организовывались восстания, которые, может быть, более, чем что—либо другое, придали войне варварский характер. В свое время герцог Веллингтон сказал:
«Я всегда боялся революционизировать какую бы то ни было страну с политической целью. Я всегда говорил: если они поднимутся сами — хорошо, но не подстрекайте их, ибо это возлагает
Но г—н Черчилль думал иначе, так как он не только всячески поощрял любое движение сопротивления против немцев, но и сбрасывал с самолетов тысячи тонн оружия, для того чтобы поддержать партизанские действия. Ясно, к чему это могло привести. Немцев убивал и, в ответ следовали репрессии. Жестокость порождала жестокость, и суровость немецких репрессий объяснялась не тем, что немцы исключительно жестокий народ, а тем, что партизанские войны всегда жестоки. Достаточно почитать историю войны в Испании, чтобы это понять.
532
Henry P., Notes of Conversations with the Duke of Wellington, 1831–1851, 5th Earl Stanhope, 1889, p. 69.
Наконец, чтобы довершить этот моральный развал, появилась атомная бомба, которая почти с магической внезапностью, в несколько секунд, сделала возможным все то, о чем проповедовали Дуэ и Митчелл в течение многих лет. Без атомной бомбы их теория была мечтой. С ней их теория стала самой мрачной действительностью, с которой когда—либо сталкивался человек. Таким образом, появилось оружие такой разрушительной силы, что при известных условиях стало возможным уничтожать по 100 тыс. человек в секунду.
Описывая действия Тулуя, младшего сына Чингисхана, Михаил Правдин говорит:
«У него никогда не было необходимости оставлять позади гарнизоны для оккупации, ибo там, где он прошел, не оставалось ничего, кроме необитаемых развалин. В городах с населением от 70 тыс. до 1 млн. жителей не оставалось ничего живого: ни кошки, ни собаки»[ [533]
Какая, в сущности, разница между этой страшной картиной и картиной разрушений городов Хиросима и Нагасаки?
Касаясь этого вопроса, профессор Вудворд пишет:
533
Рrawdin M., The Mongol Empire, Eng. Ed., 1940, p. 191.
«Разрушение городов, центров объединения в цивилизованной жизни, случалось и раньше и приводило к анархии и мраку. В большинстве случаев упадок шел медленно, и как раз потому, что он был медленным, возможности восстановления никогда полностью не исчезали. Теперь же опасность в том, что мы можем быть ввергнуты в анархию сразу и не сможем организовать восстановление.
Европа в настоящий момент значительно ближе к полному неизлечимому расстройству, чем мы в Англии себе представляем. Однако мы еще можем надеяться на улучшение, так как пораженную площадь — количество разрушенных городов — можно считать небольшой по сравнению с тем, что уцелело. И все же мы очень близки к самому краю пропасти и не можем, по крайней мере в интересах грядущего поколения (которое будет жить, когда наш период передышки кончится), допустить еще большее напряжение. Война с применением атомных бомб, которые за 12 дней смогут разрушить 12 крупнейших городов североамериканского континента или 12 важнейших городов, оставшихся теперь в Европе, может оказаться для нас слишком большим испытанием. Человечество не исчезает, но люди, не имея помощи и материальных средств для восстановления, вернутся назад, к чему—то вроде конца бронзового века». [534]
534
Woodward E. L., Some Political Consequences of the Atomic Bomb, 1945, p. 7–8.
Остается упомянуть об одном и, может быть, самом важном факте. В продолжение 50–100, а может быть, и больше лет, разрушенные города Германии будут стоять как памятники варварства победителей. Убитые будут забыты, сгладится с годами память об ужасах концентрационных лагерей
Чтобы завершить рассмотрение войны в целом, нам нужно остановиться еще на одном факторе, который, поскольку это касается войны в нынешнее время и в будущем, является самым революционным.
До сих пор вооруженные силы развивались по мере развития цивилизации и почти всегда отставали от прогресса в гражданской области на одно или два поколения. Так, в 1914 г., несмотря на огромные успехи, достигнутые промышленностью в течение 40 предшествовавших лет, вооруженные силы, по существу, мало отличались от того, чем они были в 1870 г., и тактика оставалась почти такой же. Но прежде чем окончилась первая мировая война, промышленность стала играть такую важную роль в войне, что поскольку это касается Англии и Германии, можно сказать без преувеличения, что решающее сражение происходило между Мидлендом [535] и Руром.
535
Центральные графства в Англии.
Но когда мы обращаемся ко второй мировой войне, то в дополнение к индустриальной мощи мы находим еще более могущественный фактор — мобилизацию науки для целей войны и повышение уровня цивилизации благодаря военным изобретениям. Таким образом, если в 1929 г. Дж. Шотуэлл, говоря о первой мировой войне, утверждал, что «в 1914–1918 гг… война определенно перешла в индустриальную фазу экономической истории…», [536] то уже в 1942 г. М. Стайн, из крупной военно—промышленной фирмы Дюпона, сказал совершенно другое:
536
Shotwell J. T. War as an Instrument of National Policy, 1929, р. 34.
«Война заставляет делать в течение месяцев такие научные открытия, которые давления необходимости потребовали бы для своего осуществления, полстолетия. В результате промышленность выйдет из войны с такими возможностями изготовлять десятки химических и других видов сырья и в таких масштабах, которые всего два года назад были совершенно немыслимы»[ [537]
Что это означает? Это означает, что не гражданская, а военная организация в союзе с наукой взяла руководство в свои руки, в то время как промышленность подбирает послевоенные прибыли. Таким образом, наука, для того чтобы она могла явиться фундаментом военного государства, стала регламентироваться войной в большей мере, чем она когда—либо регламентировалась в мирном государстве. Если и дальше дело пойдет таким образом, а это, несомненно, так, то цивилизация будет постоянно находиться в состоянии «мобилизованности»; разрушение, а не созидание станет главной целью разумной деятельности человека. Таким образом, совершится возврат к спартанской концепции цивилизации.
537
«Таймс», 9 ноября 1942 г.
Является ли это преувеличением или нет, может решить одно будущее. Тем не менее очевидно, что никакие вооруженные силы, современные или будущие, не смогут сохранять свою смертоносность без ученых. Как в первую мировую войну фабрикант фактически стал важнее генерала, так во вторую войну главную роль стал играть ученый. Следом за ученым появился техник, а военный специалист стал немногим больше, чем продавцом его товаров. К концу войны техника стала такой же важной, как и тактика, а лаборатории — столь же необходимыми, как и учебные поля. Наконец, появление атомной бомбы подняло ученого до положения, равного только положению Архимеда во время осады Сиракуз. Полибий писал об Архимеде: «В некоторых условиях гений одного человека является важнее, чем что бы то ни было другое». [538]
538
«The Histories of Polybius, Shuckburgh's trans., 1889, vol. I,