Вторая мировая война
Шрифт:
Посольство Германии в Москве внимательно наблюдало за ходом переговоров представителей СССР с англичанами и французами. Оно знало и сообщало в Берлин о тупике, образовавшемся ввиду проблемы гарантий Польше, Румынии и балтийским государствам. Как показывают документы германского министерства иностранных дел, немцы тайно поддержали решительный отказ Латвии, Эстонии и Финляндии от советских гарантий.
В мае Черчилль и такие известные английские политики, как Дэвид Ллойд Джордж, Дафф Купер и Леопольд Эмери начали оказывать давление на правительство в пользу немедленного заключения соглашения с Россией. На многих присутствующих произвела впечатление речь Ллойд Джорджа в парламенте. Ситуация напоминала ему раннюю весну 1918 года. «Мы знали, что готовится гигантское наступление со стороны Германии, но никто не знал, где будет нанесен удар… Ныне существует та же степень секретности, что и в 1918 году. И
Речь Ллойд Джорджа подействовала на присутствующих как холодный душ. Еще несколько месяцев назад подобные мысли высмеивались и отвергались, казались плодом воспаленного воображения. Но теперь обстановка радикально изменилась.
Особое внимание членов палаты представителей вызвала оценка сложившейся ситуации Черчиллем: «Я не в состоянии понять сомнения противников соглашения с Россией, учитывая широкие и простые предложения Советского правительства. Эти предложения предусматривают тройственный союз против агрессии, союз между Англией, Францией, Россией, который может распространить свое влияние на другие страны, если это влияние будет затребовано… Ясно, что Россия не собирается заключать соглашения, если с ней не будут обращаться как с равным партнером. Никто не желает связываться с нерешительным руководством и с неопределенной политикой. Наше правительство должно понять, что никто в государствах Восточной Европы не может пойти на войну протяженностью в год, если за их спиной не будет массивной и мощной поддержки дружественной России, связанной с коалицией западных держав, и я согласен с господином Ллойд Джорджем в том, что мы должны обеспечить эффективную поддержку дружественной Советской России. Без эффективного восточного фронта не может быть прочной зашиты наших интересов на Западе, а без России не может быть эффективного восточного фронта. Если правительство, не изучив технические элементы проблемы, связанные с обороной Польши и Румынии, теперь отвергнет необходимую помощь России, то тем самым оно приведет нас к худшему из всех возможных результатов, худшей из всех войн».
Каковы же были контраргументы английского правительства? Галифакс утверждал, что такой договор будет негативно воспринят Японией. Румыния выступит против него вместе с Польшей. К договору неприязненно относятся английские католики. Реакцией Испании может быть присоединение к странам «оси». Последует отчуждение Италии. Возникнут возражения у Португалии. Гитлер может предпринять «отчаянные меры». Нетрудно увидеть, что речь идет либо о предрешенном (союз Италии с Германией), либо о явно второстепенном. Напрасно лучшие умы — Ллойд Джордж, Черчилль, Иден — требовали немедленного соглашения с СССР. Чемберлен открыто признал, что не испытывает в этом отношении никакого энтузиазма. Между двумя странами — СССР и Великобританией — «существует некое подобие стены, которую трудно преодолеть». Черчилль полагал, что такая стена существует прежде всего в сознании премьер-министра. Журналист Колин Кут писал, что Чемберлен «по существу желает доминирования в Европе нацистских идей из-за фантастического негативного отношения к Советской России».
Черчилль смог подняться выше идеологических разногласий, когда на карту было поставлено выживание его страны; 19 мая он сказал, обращаясь к скамье, где сидел Чемберлен и его министры: «Когда вы пытаетесь оценить заинтересованность и лояльность русского правительства в этом вопросе, вы не должны руководствоваться сантиментами. Вы должны руководствоваться анализом вовлеченных в эту ситуацию жизненных интересов. Главные жизненные интересы России диктуют ей необходимость сотрудничества с Великобританией и Францией с целью предотвращения дальнейших актов агрессии». Черчилль прямо спросил у премьера и его кабинета: «Готовы ли вы быть союзником России во время войны?» И, предупреждая ответ, заметил: «Ясно, что Россия не собирается заключать соглашения, если с ней не обращаться как с равной, она должна не только ощущать равенство, но и быть уверенной в том, что методы союзников — на мировом фронте — наилучшим образом ведут к успеху».
Лишь под давлением группы обеспокоенных членов
Прошел май, наступил июнь, но Чемберлен не спешил. Из Москвы запросили о присылке чрезвычайного представителя, и Антони Иден предложил свою кандидатуру. У него были веские основания претендовать на участие в этой миссии — прежде он был министром иностранных дел, встречался со Сталиным и, кажется, нашел с ним общий язык. Но Чемберлен избрал Уильяма Стрэнга, о котором Черчилль сказал: «Способный чиновник, но не имеющий влияния за пределами министерства иностранных дел». Его выбор, по мнению Черчилля, был ошибкой, ибо «посылка столь второстепенной фигуры означала фактическое оскорбление». Размышляя о возможностях переговоров в Москве, Никольсон записал в дневнике 19 июня: «Должен признаться, что у меня дурные предчувствия».
Выдвижение кандидатуры Стрэнга отрицательно подействовало на Сталина. Серьезен ли Лондон в момент, когда речь идет о всеобщем выживании? Паранойя Сталина, его незнание Запада, особенность сформировавшейся в СССР системы заставили обостренно и недоверчиво воспринимать все действия западных союзников. Роковой ошибкой Советского правительства было то, что оно не видело принципиального различия между фашистскими режимами Германии и Италии (с последней у СССР были особенно тесные отношения) и буржуазными демократиями Британии и Франции. В Москве думали о них прежде всего как о недавних лидерах интервенции.
Политические переговоры в Москве многократно описаны, и мы опускаем детали. Отметим лишь, что шли они неспешно и никак не отражали экстренности причины, их породившей. Чемберлена и Галифакса устраивал замедленный ход переговоров, они поощряли перерывы. Казалось бы, англичане должны были почувствовать серьезность надвигающихся событий. Например, 7 июля 1939 года из Рима была получена телеграмма, в которой Муссолини просил британского посла в Италии: «Скажите Чемберлену, что если Англия готова сражаться за Польшу, Италия сомкнет штыки со своим союзником Германией».
После двух недель переговоров в «Правде» 29 июня появилась статья члена Политбюро Жданова, возглавлявшего Комитет по иностранным делам Верховного Совета СССР: «Мне кажется, что британское и французское правительства не готовы к заключению соглашения, приемлемого для СССР, а стремятся лишь продемонстрировать общественному мнению своих стран якобы несговорчивую позицию СССР и таким образом упростить для себя задачу заключения соглашения с агрессорами… Им нужен договор, по которому России будет отведена роль чернорабочего, несущего на своих плечах бремя обязательств. Ни одна уважающая себя страна не пойдет на такой договор, если не хочет стать игрушкой в руках людей, привыкших таскать каштаны из огня чужими руками. Следующие несколько дней покажут, так это или нет».
Посол Шуленбург сразу же увидел в этом сигнале стремление «возложить на Британию и Францию вину за возможный провал переговоров».
В это время, как пишет А. Буллок, «из донесений, присылаемых Зорге из Токио, Сталин уже уяснил, что причина отказа Японии примкнуть к военному союзу с Германией кроется в осознании того, что Гитлер и Риббентроп в значительно большей степени заинтересованы в их участии в войне не против СССР, а в войне против Англии и Франции. Если бы СССР смог аналогичным образом сохранить нейтралитет перед лицом военного конфликта Германии с великими державами Запада, это, по крайней мере, позволило бы Сталину выиграть время и, возможно, в уплату за нейтралитет, обеспечить территориальные и стратегические преимущества в Восточной Европе. Выигрыш во времени дал бы Сталину возможность укрепить боевую мощь СССР к тому моменту, когда Гитлер начнет осуществление своих планов в отношении России».
Спустя три месяца после советского предложения о переговорах, 13 июля, Черчилль выступил на страницах «Дейли миррор»: не может быть извинений «необъяснимой задержке» в подписании договора между Москвой, Парижем и Лондоном. Премьера же Чемберлена эта задержка не волновала. Он писал сестре: «Я так скептически отношусь к вопросу о ценности русской помощи, что не думаю, что наша позиция сильно ухудшится, если мы обойдемся без них».
Гитлер, напротив, хорошо понимал, что в случае формирования тройственного союза он будет превзойден в людях и вооружении. Он будет «перехитрен», ему нужно будет пересмотреть военные планы и постараться выиграть время. 11 августа 1939 г. Гитлер сказал Карлу Буркхардту, комиссару Лиги Наций в Данциге: «Все, что я предпринимаю, направлено против русских. Если Запад слишком глуп и слеп, чтобы понять это, тогда я буду вынужден пойти на соглашение с русскими, побить Запад и затем, после его поражения, снова повернуть против Советского Союза со всеми моими силами.»