Вторая невеста
Шрифт:
— Его лечить надо.
— Не нужно, он здоров. Его мать с хахалем замочил не Максим, а Милка. У нее и мать была с большими сдвигами — отравилась. Я услышал выстрелы, бросился в дом и застал… вид на Мадрид. Отправил ее домой, приказал сидеть и не рыпаться, пока не позвоню. А Максиму сказал: нужно спасать сестру от тюрьмы. Он только кивал, бедняга. Поверишь, у меня сердце разрывалось, но не мог я сдать ее. А что бы ты сделал на моем месте? А, философ? Не по закону, а по совести?
Федор не ответил.
— Ладно, прощай, Алексеев. Я бы пошел с тобой в разведку, ты мужик понимающий. Тебя подучить малость, а то слишком… — Он покрутил
Мотор взревел, взметнулся из-под колес гравий, и как танк рванулся вперед джип афганца Сережи.
Федор стоял секунду-другую, глядя ему вслед, а потом побежал к гостевому домику.
Полина услышала грохот и громкие голоса. По деревянной лестнице спускались люди.
— Полиночка! — услышала она голос Федора. — Живая! Девочка моя родная, я чуть с ума не сошел! — Он покрывал поцелуями ее руки и лицо. — Все позади, теперь все будет хорошо…
— Привет, Полина! — капитан Астахов выглянул из-за плеча Федора. — Ты как?
Алексеев поднял девушку и понес к лестнице. Ее подхватили сверху.
— Она ничего не ела, — сказал капитан, исследовав пакеты. — Только воду выпила. Досталось девчонке. Я тебе сразу сказал, что эта твоя художница больна на всю голову, а ты ее защищал. — Он стал собирать рассыпанные вещи Полины в сумочку. — Слушай, философ, ты уверен, что не видел номера машины Ермака? Мы бы его сейчас… — Он сжал кулаки.
Федор не ответил и полез вверх по лестнице.
…Дом догорал. В воздухе вороньем кружили хлопья черного пепла. Запах горящего дерева смешивался с вонью лилии вуду в отвратительный коктейль.
«Вот и все, — подумал Федор. — Вот и все…»
Идрия и Максим, черные от сажи, стояли, касаясь друг друга плечами, и смотрели на догорающий дом. Собаки, Дашка и Машка, изваяниями застыли тут же. Федор подошел, стал рядом.
— Феодор! — Идрия взяла его за руку, заглянула в лицо.
— Я вас помню, — Максим сверкнул зубами. — Приходите в «Сову», у меня завтра концерт. Придете?
— Приду. У вас замечательный голос, Максим. Мне очень жаль, что Кристина… Я его хорошо знал.
— Я знаю, он рассказывал, как вы его спасли. Я его предупреждал, чтобы не лез к Миле, но он… он всегда считал меня своей вещью! — последние слова Максим выкрикнул. — Сережа, Мила… понимаете, Федор, я всегда был их вещью! А сейчас я своя вещь! — Он расхохотался.
Федор окинул их взглядом — радостного Максима и улыбающуюся Идрию, чье плечо касалось плеча парня, и подумал — хорошо бы…
— Я жив! Я выжил, и теперь я буду петь!
— Максим, Сергей уехал.
— Я знаю!
— Он рассказал мне…
— Я знаю, Федор! Мила… умерла?
— Мне очень жаль, Максим.
— Мне тоже. — Он заговорил вдруг горячечно: — Я ее любил, она убила мою маму, а Сережа сказал — надо ее спасать, вас теперь только двое. Я все помню! Теперь никого нет, и проклятый дом сгорел. Мила боялась
— Понятно. — Федор помолчал. Потом протянул ему руку: — До свидания, Максим! До свидания, Идрия.
Она, широко улыбаясь, кивнула. Федор впервые увидел, как боснийка улыбается.
— Завтра, Федор! — напомнил Максим. — Завтра в «Сове»!
…Он пошел по поляне к джипу, где ждала его Полина. Над криками и грохотом пожара, суетой, гарью и пеплом вдруг взлетел сильный, чуть дрожащий голос Максима, дивы Стеллы, как символ жизни, хотя пела она о смерти:
Я больше не заплачу,
Все выплакала слезы…
Глава 29. Снова триумвират
Моя ты или нет? Не знаю… не пойму…
Но ты со мной всегда, сама того не зная.
И. Северянин. Примитивный романс
Прошло три месяца. Учебный год в разгаре, и Федор Алексеев страшно занят. Рука его почти зажила, остался лишь длинный мужественный шрам.
Савелий Зотов тоже занят — издательство приобрело бывший «Дом книги» — ныне «Книжный червь», — вчистую разорившийся, и теперь правление решало, что с ним делать.
Капитан Астахов разрывался на службе.
Они сбежались, как в старые добрые времена, в своей штаб-квартире — баре «Тутси». Первым пришел Савелий, который был инициатором встречи. Потом Федор. И последним — капитан, озабоченный и, как всегда, опоздавший.
Трагическая история художницы Майи Корфу наделала много шуму в городе, подробности ее не сходили со страниц городских газет добрый месяц, пока их не вытеснили новые события. Много было домыслов, слухов, нелепиц и откровенного вранья. Липовые знакомые и друзья художницы раздавали интервью и, закатывая глаза, врали о предчувствии ее трагической гибели, близости и дружбе с ней, о тщательно оберегаемых семейных тайнах. И сегодня еще нет-нет да и разразится чье-нибудь борзое перо новыми откровениями и шокирующими подробностями из «самого достоверного источника».
Предприимчивая Марина Башкирцева, директор исторического музея, договорилась с Максимом Туром о безвозмездной передаче наследия Майи Корфу музею, и теперь туда началось паломничество.
Леша Добродеев строчит книгу о диве Стелле и личном знакомстве с Майей Корфу. Дива Стелла, она же Максим Тур, по-прежнему выступает с концертами в «Белой сове». Как вы понимаете, попасть туда практически невозможно. Максим — единственный наследник художницы, он богат, знаменит и вызывает истерический интерес общественности своей трагической судьбой и уникальным даром. За спиной верной Идрии ему вполне комфортно — она ведет его дела, дом, заботится о гардеробе и столе, позволяя ему оставаться по-прежнему незрелым мальчиком, капризным и избалованным. Ее боится даже ушлый семейный адвокат мэтр Рыдаев и считает ведьмой. Много ходит сплетен об отношениях Максима и Идрии, но наверняка никто ничего не знает, а спрашивать у боснийки не решается даже вездесущий Леша Добродеев, который к ним вхож. Взгляд недобрых черных глаз Идрии способен отрезвить любого. Или сглазить. Живут они замкнуто, правда, известно, что строят дом на месте старого, сгоревшего. Вышколенная Майей Идрия умеет считать деньги и прекрасно управляется со строительными рабочими.