Вторая половина олигарха

Серова Марина Сергеевна

– А то! Мы с Маргаритой, когда узнали, что хозяйку нашу в морге с разбитой головой нашли, тут промеж себя немного пошептались и пришли к выводу: это она от горя вниз головой откуда-то с крыши сиганула либо под машину…

Вера прерывисто вздохнула. Однако интересное объяснение нашли женщины гибели своей бывшей хозяйки. Вера между тем продолжала откровенничать со мной:

– Зря Корнил Борисович так с Мариной… Она ему хорошей женой была, не смотри, что очень молодая. И за детками следила, и за порядком. Уж я-то знаю, не в первом доме работать приходится. Я такого понасмотрелась!.. Вот у одних, помню, работала, так хозяйка, как только муж за порог, – она тотчас к любовнику! Морду намажет, платье наденет такое, что просто срамота!..

А Марина нет, Марина не такая. Все по хозяйству хлопотала, все детишек чему-нибудь учила. В бассейн их возила, чтобы, значит, для здоровья польза была… А Корнил Борисович пьяные компании домой водил, да еще с девками! Где ж это видано – такое безобразие в своем доме устраивать?! Хоть бы о детях подумал! Они же все подмечают, у них создается понятие, что так себя вести – это нормально… Нет, зря, зря он Марине деток не отдал. Большой грех на себя взял, за то теперь и страдает. Думаете, Танечка наша просто так пропала? Как бы не так! Просто так, как говорила моя мать, покойница, и прыщ не вскочит. Это ему кара господня за блуд!

Вера продолжала убирать посуду, вздыхая и качая головой, а я подкинула ей новую мыслишку:

– Так он и сам сейчас, наверное, очень страдает: жена, хоть и бывшая, умерла, дочка неизвестно где…

– Это он-то страдает?! – возмутилась домработница. – Как же, страдает он, дождешься от него! Да если хотите знать, он вчера за полночь домой приехал! Вот так-то. Дорик его привез. Сам пьяный, щека – в губной помаде, веселый, все песни порывался петь. Мы с Дориком хозяина-то раздели, в постель уложили… А наутро он у меня кофе крепкий попросил. Видать, так хорошо вчера погулял, что теперь в себя прийти не может. Вот так-то! А вы говорите: страдает! Нет, такие не страдают! И смерть жены ему нипочем, и пропажа дочери… Никак очередную девку нашел, в ресторан водил. Это он любит. А Федоровна-то, мамаша ихняя, все хвалит сынка, не нахвалится! И умный-то он, и деловой, и папаша заботливый… А уж мужем каким был! Таких, мол, как мой Корник, поискать!.. Все уши мне про это прожужжала! Что значит материнская любовь: слепа, как старый крот!

– А отец Корнила Борисовича? Он здесь бывает?

– А! Бывает… Только редко. Он, между нами говоря, выпить горазд да жрать по ведру. Не поверите: за присест съедает две-три полные порции первого, потом столько же второго, ежели там котлеты – штук семь может зараз слопать! Да еще полпирога в придачу. Ей-богу, не вру! Мне аж смотреть на него – и то желудок скручивает! Это куда же в человека столько лезет! Вот уж верно говорят: ненасытная утроба. А как выпьет – такой дурак! Прости господи!.. Один раз – правда, давно это было – он пьяный ко мне полез… Зашел на кухню и зажал меня в углу! Я и так, и сяк – не могу от него увернуться. Я, конечно, женщина не слабая, я бы его так половником приложила! Либо доской разделочной… Так ведь нельзя: отец хозяина! Господи, думаю, сейчас Федоровна зайдет, она ж мне волосы за своего хряка выдерет! А Корнил-то наш увидел такое безобразие и, похоже, запретил отцу здесь появляться.

– Да, а я-то думала, это такая образцовая семья! Родители – учителя, папа – директор школы, сын – бизнесмен!..

– Хо! Образцовая!.. Сказала бы я вам, какая она образцовая, эта семейка! Учителями родители были в своем Заплаткино, или как там ихний поселок называется. Только теперь они на пенсии, да вот еще, благо дело, сынок их сюда перетащил. Они-то поначалу хотели и здесь в школу устроиться работать, ну, чтобы, значит, без дела не сидеть, опять же копейка лишняя. Только в городские школы их, похоже, не взяли. Уж как тут Федоровна всю нашу систему образования поливала! Слышали бы вы те слова от учительницы! А еще я вам скажу… – Вера понизила голос до шепота, хотя, кроме Вани и нас, в доме никого не было, – наш-то нехорошими делами занимается…

– Это какими нехорошими? – сделала я удивленное лицо.

– Точно не скажу, только один раз, помню, хозяин со своим бухгалтером приехали сюда, домой, заперлись в кабинете – это на первом этаже, – а мне Корнил Борисович велел им кофе и бутерброды с икрой подать. Я все на поднос положила, понесла им, а перед дверью в кабинет остановилась, чтобы поднос в одну руку взять, а второй дверь открыть. Слышу, они там промеж себя говорят и, похоже, спорят, если не ругаются. Так вот, бухгалтер нашему и говорит: или, мол, плати мне, или кое-кому будет известно, что ты на самом деле из-за кордона ввозишь! Во как! Я, правда, не все поняла, но одно уразумела: с работой у нашего не все чисто! Он тогда бухгалтеру заплатил, тот потом довольный вышел, я видела…

Так, значит, нашего Корнила даже собственный бухгалтер шантажирует! Ну а как он хотел?! Любишь темные делишки проворачивать, люби и платить за молчание тем, кто в курсе. Ведь в этом случае ты у них на крючке.

Глава 18

День тянулся медленно. После обеда мы с Ваней гуляли во дворе дома, в тени деревьев. Мальчик рассказывал мне про мать и сестру. Потом он начал качаться на качелях, которые были устроены прямо за беседкой, а ко мне подошла Вера, села рядом на скамейке и доверительно сообщила:

– Я только что на Танечку гадала. Вы, Оксана, не поверите, но у девочки нашей все хорошо!

– Вы умеете гадать? – удивилась я.

– Да так… Мать моя, покойница, все, бывало, картишки раскидывала. Я от нее и научилась. Только я не столько вижу, что там, сколько чувствую.

– И что же вы почувствовали?

– Что она жива-здорова и даже веселая!

– А с чего ей веселиться у похитителей? – сделала я удивленное лицо. – Там небось не дом родной – чужие злые люди.

– Нет, нет, что-то здесь не так. Карты показали, что рядом с Танечкой какая-то женщина, и женщина эта добрая. И девочка наша веселая, точно вам говорю! Ни одной плохой карты возле нее не легло, только хорошие. Можете смеяться, но я чувствую, что девочка наша в добрых руках, и там ей даже лучше, чем у отца.

Я покосилась на домработницу. Ничего себе, доморощенная ворожея! Вот и не верь после этого гадалкам!

– А карты ваши не показали, вернется Таня домой или как?

Вера пожала плечами:

– По картам выходит, что нет. Выпадает ей дальняя дорога… И новый дом.

Мы посидели еще какое-то время в теньке, поговорили на разные житейские темы. Вскоре Вера встала:

– Пойду творожники печь – Ванечка заказал. А вы через полчасика или чуть позже приходите с ним полдничать. Я и чай со смородиновым листом заварю, дети такой чай просто обожают. Мать их к этому приучила.

Вера ушла в дом, а спустя некоторое время я позвала мальчика в столовую. Он пошел неохотно, просил меня погулять с ним еще, но я настояла. Мы ели творожники, которые напекла заботливая Вера, и запивали их ароматным чаем.

Корнил Борисович приехал ближе к вечеру, и не один. Я видела в окно, как из его машины вышла женщина лет тридцати пяти, одетая очень скромно, в косынке и длинном платье. На носу ее сидели нелепые очки. Они поднялись на крыльцо.

Золотов вошел в столовую, оглядел нас и кивнул на свою спутницу:

– Это новая няня – ее зовут Валя. Для тебя, Иван, – Валентина Петровна. Ну, ты вот что, Петровна, садись-ка к столу! Вера, подсуетись там… А ты, – кивнул мне Золотов, – считай, свободна. В следующий раз приедешь на английский через день, так?

Я подтвердила его слова, и Корнил Борисович вышел. Даже не поблагодарил меня за то, что я замещала няню. Даже не представил нас новенькой. Валя сквозь очки недоуменно оглядела нас. Я краем глаза пыталась рассмотреть ее. Похоже, на этот раз Золотов решил подстраховаться. Взял няню постарше, поскромнее и вообще, судя по одежде, верующую. Вон – платье с маленькой горловиной, почти до пят. Украшений никаких.