Вторая сущность (Повести)
Шрифт:
— Так какой ответ-то?
— Мещанство.
— Что за зверь? — спросил я, будто не слыхивал.
— Верно, зверь. Еду ему подавай дефицитную, одежду импортную, а работу престижную.
И капитан засмеялся так легко, будто и этого зверя он скоро отловит. Я тоже гоготнул от какой-то легкости и уверенности в своей и в нашей общенародной жизни. Что же касаемо дружбы, то здесь капитан от меня не отвертится. Таких людей упускать — жизнь не понимать. И сведу с ним моего сына Геннадия, поскольку воспитывать лучше всего
Попрощался со мной Петельников, пожелал скорейшего выздоровления, и только это вышел, как сосед мой задохнулся от судороги:
— Сестру мне, сестру!
Вызвал я кнопочкой блондинку и гляжу на своего стропаля с удивленной опаской, поскольку до сих пор ни на что он, кроме страха быть усопшим, не жаловался. Сестричка прибежала в одну секунду.
— Переведите меня в другую палату! — вдруг огорошил ее сосед.
— Что случилось? — спрашивает сестра, поскольку тоже в недоумении.
— Это ж не палата, а притон! Или тут явка какая? Этот Николай Фадеич неизвестно кто. Забинтованный больной оказался не больной. Бандиты прыгают на окна, драка на полу, капитаны, прокуроры, лейтенанты… Разве тут выздоровеешь?
— Больной, успокойтесь. Впуск посторонних прекращен, и теперь у вас в палате будет комфортная атмосфера.
И только она сказала про атмосферу, как дверь воровато приоткрылась, потом открылась и вошел мужик. Это бы еще ничего, но вошел и второй мужик. Пара мужиков — что пара башмаков. Да ведь и третий шагнул в палату, а коли три мужика — спору жди наверняка. Нет, не жди, поскольку и четвертый возник. Тут я подумал: где четыре мужика, будет пять наверняка. Он и втиснулся.
Пять человек переминались у двери, будто морозцем прихваченные.
— Во, и целая шайка пришла, — жалобно простонал соседушка.
Это была она, шайка, то есть моя бывшая бригада. Ребята собрали в палате все стулья и сели в ряд, как на собрании. Поэтому я перечислю их слева направо: Валерка-шинщик, большеротая верзила; Василий-моторист, плотный мужик; Николай-окрасчик, махонький да белобрысенький; Эдик-электрик, лобастый дипломат; Матвеич-плотник, хромой, но трезвый. Пять штук. Ну а Кочемойкина Петра не увидишь до утра.
Пока я справлялся с чувствами, застелившими мне видимость, они тоже не зря сидели: Василий вздохнул, Эдик кивнул, Валерка мигнул, Матвеич икнул, а Николай чихнул. Считай, минут пять мы приходили в себя.
— Чего ж ты не ввел меня в курс? — укоризненно спросил Василий.
— Неужели бригадой не справились бы? — поддержал Эдик.
— Я придумал такую штучку, которая током шарахает, — сообщил Валерка.
— Чего штучка… Взяли бы в руки по пустой бутылке и склад бы окружили, — не согласился с ним Николай.
— А если бы по полной? — уточнил Матвеич.
Гляжу я на ребят, и в палатной тиши в эти хорошие минуты вдруг затлело во мне незваное беспокойство.
— Как живешь, Василий? — спросил я голосом не мужским и не бабьим, а хрен знает каким.
— Отцом стану, — буркнул он самодовольно.
— Не забудь пригласить на крестины. Как ты живешь, Эдик?
— На курсах итальянского языка учусь, Фадеич.
— Кончишь — поговорим по-итальянски. А ты, Валера?
— Фадеич, я придумал, как обойтись без поршневых колец…
— Потом покажешь. А ты, Матвеич?
— С бутылками завязал окончательно.
— Хвалю. А ты, Николай?
— А я, Фадеич, рыбаком заделался, любителем.
— По крайней мере, День рыбака он празднует, — вставил Эдик.
— Помни, Николай, — подсказал я, — что День рыбака не только праздник для тех, кто ловит рыбу, но и для тех, кто ее ест.
— А как же, — встрепенулся Николай. — Вот попробуй…
Банка маринованной корюшки, им на столик поставленная. Эта банка как сигнальная ракета — ребята дружно зашуршали.
Василий, мать честная, приволок прямо на тарелочке круглый торт под названием «Фантазия». Жена, которая помнила наше приятное знакомство, испекла его специально для меня, как для пострадавшего. Все натуральное, включая буквы из варенья «Будь здоров!».
Эдик плюхнул мне на брюхо пачку журналов, и все иностранные. Одни картинки. Чтобы, значит, я не скучал. Господи, чего только не сфотографировали… И рестораны, и вертолеты, и спиртные бутылки, и собачки, и короли… Между прочим, много женского полу в купальниках. Смысла никакого, а глядеть приятно.
Матвеич вытянул из кармана чудище деревянное, им вырезанное. Для моего развлечения. Такая, скажу, физия — нос крючком, рожа торчком, а губы, между прочим, сложены противной трубочкой. Я эту страшилищу положил на столик мордой к соседу.
Валерка книжку принес, чтобы отвлечь меня от больничных думок. На обложке легковой автомобиль удлиненной формы. За рулем блондинка сидит с сигаретой в зубах. Хрен поймешь, про что книжка. Однако из багажника рука безжизненная свисает.
— Ешь, развлекайся и поправляйся, — сказал Василий.
Живут мелкие дурачки, как медные пятачки; бывают дураки средней руки; есть большие дурачищи, как последнего номера сапожищи. Три сорта. А видали дурака совсем без чердака? Это я про себя, поскольку екнуло у меня в мозгах, как искра в свечах. Осознал я, что в данный момент летит мимо меня, что я не понимаю и чуть было не упустил…