Второе дыхание
Шрифт:
Я осекся. Меня и в самом деле тошнило. Однако, насколько мне было известно, никакого урана я не ел… Джет встревожилась. А Вера, видимо, сочтя мою часть сделки выполненной, вышла из комнаты и почти сразу вернулась со светло-коричневой папкой — двойником той, из-за которой так перенервничала «Объединенная компания».
Однако внутри оказались, увы, не двадцать писем, предлагающих продать либо приобрести одну из обогащенных производных той руды, о которой я только что вел речь. В папке лежал научный отчет и график уровня радиации в экскрементах двухлетней кобылки за
К тому времени, как Вере пришла в голову мысль о радиации, ее уровень уже пошел на убыль. Я предположил, что основной источник вышел из кобылки еще в самом начале, возможно, даже с поносом в то первое воскресенье, когда она лежала и стонала в своем деннике на конюшне Квигли.
Кроме того, Вера широким жестом вручила мне сверток величиной с коробку для обуви, посоветовав не открывать его в приличном обществе. Цинния с негодованием указала ей на то, что содержимое коробки является собственностью центра, или, возможно, Каспара Гарви, или, наконец, лошади — хотя последнее и спорно, — но мне оно никак принадлежать не может.
Я резко встал и спросил, как пройти в туалет. Через закрытую дверь у меня за спиной я услышал, как Джет благодарит белые халаты и прощается. Вскоре я уже сидел рядом с ней в машине. Мы возвращались к Лорикрофтам. Меня все еще мутило.
— Что с тобой? — встревоженно спросила Джет.
— Лучевая болезнь, что ли…
— Симптомы похожи.
— А черт ее знает.
Она затормозила на дорожке перед домом Лорикрофтов. Вокруг никого не было.
— Я с тобой в дом, — сказала она. — Не вздумай спорить.
Я был совсем дохлый, и на споры просто сил не осталось. Я выполз из «Хонды» и вместе с Джет, упрямо не отстававшей от меня ни на шаг, пересек дорожку, для порядка постучал в дверь и вошел в кухню.
Самого Джорджа Лорикрофта, к великому моему облегчению, на кухне не оказалось. А то я уже представлял, как мне придется разбираться с ним при помощи физической силы. А даже если не считать того, что меня изводила тошнота, Джордж был выше и сильнее.
Но на кухне была только Гленда. Она сидела посреди кухни, у большого стола, дрожала от страха, и лицо у нее было светло-серое. Она явно обрадовалась, что пришли мы с Джет, а не кто-то другой.
— Джорджа нет, — сказала она. — Он сказал, что пойдет на пустошь со второй группой лошадей.
Голос ее звучал бесцветно и безжизненно.
— А Белл? — спросил я.
Гленда не шелохнулась, даже не взмахнула накрашенными ресницами. Она еще не успела сменить свой облик «куколки»: свитерок в обтяжечку, туфельки на высоких каблучках, взбитые золотые кудряшки, — но прежняя Гленда, та, которую я знал до Донкастера, испарилась. Передо мной во всей красе предстала та самая женщина, которая в гневе разнесла вдребезги трепетную маску Оливера Квигли. Хотя заметно было, что Гленда еще не вполне привыкла к этой роли.
— Белл поехала домой собирать чемодан, — сказала она наконец. — Она заедет сюда и заберет меня с собой.
После паузы я спросил у Гленды, обсуждала ли она с Джорджем список морозных неувязок, который я ей привез.
—
Это звучало так, как будто Гленда предпочла бы девиц.
— В Баден-Бадене вообще не было никаких скачек с самого сентября.
Я кивнул. Я знал это — я проверял.
— Джордж — предатель! — объявила она. — Он предал свою родину!
— Ну, это немножко сильно сказано, вам не кажется? — пробормотал я.
— Он знает, что я думаю по этому поводу. Я уезжаю в Лондон вместе с Белл, потому что не хочу быть здесь, когда он вернется. Вы думаете, я его боюсь? Да, вы правы. Я боюсь. Я вам расскажу то, чего никому говорить не собиралась.
Она сглотнула, помолчала, собралась с духом.
— Во всех этих городах, куда, я думала, он ездил к девкам, он покупал и продавал секреты ядерного оружия!
Надо отдать Гленде должное — судя по всему, она пылала самым искренним негодованием.
— И однажды, — продолжала она с еще большим гневом, — однажды он привез домой маленький, но тяжелый сверток. Я подумала, это золото… подарок для какой-нибудь девки… я так разозлилась…
Она судорожно набрала воздуху.
— Как, ну как он мог… Нам ведь всегда было так хорошо в постели… И я достала этот сверток из его «дипломата», открыла, но внутри оказалась только тяжелая серая коробочка. Я открыла и ее, и там, в какой-то пенопластовой упаковке, лежал всего-навсего бумажный кулечек с крупным серым порошком. Но порошок был очень плотно завернут в папиросную бумагу, и я не могла его снова свернуть как было, а тут вошел Джордж.
— И он заметил, что вы лазили в его сверток? — спросил я, когда Гленда остановилась перевести дыхание.
— Нет, не заметил. Но я боялась, что он заметит, потому что он все время ошивался поблизости… и я никак не могла положить этот порошок на место, поэтому я сунула его в свою сумочку вместе с бумажкой, и он по-прежнему был там, когда мы заехали на конюшню к Оливеру Квигли по дороге на скачки в Ноттингем накануне ленча у Каспара Гарви. И я полезла в сумочку искать помаду, а бумажка выпала, и порошок высыпался в ведро с овсом, который приготовили для одной из лошадей Оливера. Я сделала это не нарочно. Я не знала, что лошадь заболеет. Но Джорджу я ничего не сказала, потому что боялась. Просто оставила все как есть.
— И вы видели, которой из лошадей досталось то ведро? — спросил я. Я был совершенно ошеломлен, но верил Гленде.
Глаза у нее расширились, и она ответила:
— Нет…
— Гленда! — протестующе воскликнул я.
— Ну ладно, ладно, вы правы… Да, я видела, в какой денник его понесли, но я не знала, что там стоит кобылка Каспара Гарви. Я даже не думала об этом, пока Белл не сказала, что у кобылки, возможно, лучевая болезнь. И тогда я поняла, чем на самом деле может заниматься Джордж во всех этих поездках и почему он мне врет. Он покупал взрывчатку, из которой бомбы делают. Потому я и попросила вас разобраться в том, что он говорил про те места, где бывал. Господи, хоть бы Белл поскорее приехала!