Второе открытие Америки
Шрифт:
О результатах путешествия и массе последующих работ, монографий, статей и заметок по разным вопросам естествознания мы еще будем говорить, здесь же упомянем о другой стороне деятельности Гумбольдта – стремлении передать результаты своих исследований в художественной, популярной форме, доступной для читателя-неспециалиста.
Результатом этого стремления явились (кроме описаний в «Историческом отчете», «Видах Кордильер» и др.) в 1808 году «Картины природы» («Ansichten der Natur») – ряд картин тропической природы, нарисованных с удивительным мастерством. Книга была переведена на все европейские языки и, без сомнения, представляет один из важных камней в памятнике славы Гумбольдта.
Если из богатой популярной литературы нашего столетия что-нибудь уцелеет в грядущих веках, то в числе этих уцелевших произведений первое место займут, конечно, «Картины природы». Это художественное произведение, не имеющее себе равных по красоте, силе и сжатости изложения.
Именно последнее свойство – сжатость, способность в немногих словах и на немногих страницах сконцентрировать самые яркие черты изображаемого мира – выгодно отличает эту книгу от других выдающихся произведений в том же роде, как, например, «Сцены природы» Одюбона.
Вообще это лучшее из популярных произведений Гумбольдта. «Космос» превосходит его глубиной и разнообразием содержания, но далеко уступает «Картинам природы» в красоте, живости и свежести изображения.
Вернемся к прерванной биографии Гумбольдта. Около года он провозился в Париже с разборкой и приведением в порядок коллекций, занимаясь в то же время исследованием химического состава воздуха с Гей-Люссаком.
В следующем, 1805 году, он отправился в Италию, к брату, которому передал материалы для изучения американских наречий, собранные во время путешествия; затем съездил в Неаполь – посмотреть на извержение Везувия, случившееся в том году. В этой экскурсии его сопровождали Гей-Люссак и Леопольд фон Бух.
Из Неаполя Гумбольдт отправился в Берлин, в самый разгар австро-французской войны, закончившейся Аустерлицем. Суматоха военного времени и скверная погода сильно затрудняли эту поездку. «Мое путешествие через Вену и Фрейберг затруднено войною… Наука теперь перестала быть палладиумом… А Готардский проход! какими ливнями, снегом и градом встретили нас Альпы! Нам пришлось-таки потерпеть на пути от Лугано до Люцерна. И это называется умеренным климатом!»
В Берлине он жил в 1806–1807 годах – в годы сильнейшего политического унижения Пруссии. После Аустерлица Австрия поспешила заключить мир с Наполеоном, но Россия еще не хотела уступать. В 1806 году она ополчилась на Францию в союзе с Пруссией.
Кампания, однако, кончилась так же быстро, как и предыдущая. Битвы под Йеной, Ауэрштетом и Фридландом принудили союзников заключить мир (1807 год). Берлин был занят французскими войсками, Пруссия низведена до степени второклассной державы, территория ее уменьшена наполовину.
Гумбольдт занимался в это время магнитными наблюдениями так усердно, что несколько ночей провел почти без сна, писал «Картины природы» и, кажется, не особенно заботился о политических невзгодах своей родины.
Как ни стараются немцы представить его патриотом, но, в сущности, в нем была слишком сильна космополитическая закваска. Семена, брошенные Форстером, упали на плодородную почву. Притом, как мы уже упоминали, он не придавал особенного значения военным триумфам и политической суете.
Не то чтобы он не интересовался ими – Гумбольдт интересовался всем, от таинственных космических процессов в туманных звездах до мелкого скандала в придворных кругах, – но он не придавал такого значения гибели генерала Мака или вступлению французов в Берлин, какое придает им большинство, видящее в подобных событиях суть исторической жизни.
Под этой рябью и пеной исторического потока он видел незримое течение идей, работу мысли, которая создает в жизни народов все.
Но если Гумбольдт чурался политики, то политика не хотела оставить в покое Гумбольдта. В июле 1808 года ему пришлось оторваться от своих научных занятий, чтобы сопровождать в Париж принца Вильгельма Прусского, который ездил туда для переговоров с Наполеоном.
Гумбольдт, пользовавшийся большим значением в парижском высшем обществе, знакомый с влиятельнейшими лицами во Франции, должен был, так сказать, готовить почву для принца, что и исполнил с успехом.
По окончании этой официальной задачи он просил короля позволить ему остаться в Париже и получил разрешение. После этого он прожил во Франции почти 20 лет (1809–1927 годы), уезжая из нее лишь изредка и ненадолго.
Париж в то время блистал таким созвездием великих ученых, каким не мог похвастаться ни один город в Европе. Тут действовали Кювье, в салоне которого Гумбольдт был постоянным гостем, Лаплас, Гей-Люссак, Араго, с которым Гумбольдт был на «ты», Био, Броньяр и другие. Сюда стремились и молодые ученые из других стран, чтобы получить патент учености в столице мира.
Все это кипело жизнью и деятельностью, все мечтало и грезило об открытиях, и Гумбольдт чувствовал себя в этой компании как рыба в воде. С Гей-Люссаком он работал над химическим составом воздуха, с Био – над земным магнетизмом, с Провансалем – над дыханием рыб…
Простота и свобода отношений – отголосок великой революции, – общительность, отсутствие мелкой зависти были ему по душе. «Даровитые люди, – писал он Берггаузу, – быстро находят оценку в столице мира, тогда как в туманной атмосфере Берлина, где все и каждый выкроены по известному шаблону, об этом не может быть и речи».
Пребывание в «столице мира» было посвящено почти исключительно работе. Гумбольдт вставал около 7 часов утра, в 8 отправлялся к своему другу Ф. Араго или в институт, где работал до 11–12 часов, затем завтракал на скорую руку и снова принимался за работу; около 7 вечера обедал, после обеда посещал друзей и салоны; около полуночи возвращался домой и опять работал до 2–2.30 ночи.
Таким образом для сна оставалось 4–5 часов в сутки. «Периодический сон считается устарелым предрассудком в семье Гумбольдтов», – говаривал он шутя. Такой деятельный образ жизни он вел до самой смерти и, что всего удивительнее, оставался всегда здоровым и сильным физически и умственно.
Многочисленные и разнообразные научные работы не мешали ему интересоваться политикой, придворными новостями и даже, попросту говоря, сплетнями и пустячками, известными под названием «новостей дня».
В салонах он блистал не только ученостью, красноречием и остроумием, но и знанием всяких анекдотов и мелочей, занимавших общество. Приведем здесь выдержку из письма Риттера от 17 сентября 1724 года о вечере у Араго на другой день после смерти Людовика XVIII.
«Около 11 часов явился наконец и Александр Гумбольдт, и все обрадовались его рассказам и новостям. Никто не знает столько, сколько он: он все видел, он уже с 8 часов утра на ногах, тотчас получил известие о смерти короля, говорил со всеми врачами, присутствовал при выставке трупа, видел все, что происходило во дворце, знает все, что произошло в министерских кругах, в семействе короля; побывал в Сен-Жермене, в Пасси, у разных высокопоставленных лиц и является теперь с полными карманами интереснейших анекдотов, которые рассказываются со свойственными ему остроумием и насмешливостью».