Второпях во тьму
Шрифт:
Встревоженный страшными кошачьими звуками Милы, я поразился, как мужчина может быть еще на что-то способен, услышав такой крик.
– Погоди, вот увидишь утром ее лицо, дружище, - сказал я вслух на кухне, и двинулся в ванную.
Когда в одиннадцать часов следующего дня я спустился вниз, мужские ботинки исчезли. Чего я не мог сказать о мышах. За те десять часов, пока я находился наверху, мучнистый запах фекалий и мочи на нагретой центральным
Мила уже встала, и отопление во всех комнатах было включено на полную мощность. Она находилась в ванной.
– Твою ж мать.
– Я направился к мусорному мешку, лежащему на стиральной машине. Выбрав пустую бутылку с широким горлышком из-под кондиционера для белья, я открыл заднюю дверь и вышел на улицу.
В тот момент, когда мои босые ноги соприкоснулись с влажным бетоном садовой дорожки, я услышал топоток крошечных ножек по мусорным бакам. Два маленьких темных тельца с гибкими хвостами метнулись в сад, в то время как трое их сотоварищей побежали вдоль ограды.
Я мочился в саду в пятый раз за семь дней. Я был поражен, как быстро человек ко всему привыкает. И все же сказал мышам, роющимся в соседском саду и шуршащим большими сухими листьями, которые надуло из парка, засорив водосток:
– Так больше не может продолжаться.
Затем я пошел взглянуть на то, чем кормятся за мусорными баками мыши. Они прогрызли дыры в основании одного из мешков и добрались до какой-то бахромы, украшавшей нечто похожее на джинсы. У меня таких не было, и я никогда не видел, чтобы Мила носила джинсы. Наверное, она купила их и избавилась из-за того, что те оказались ей малы.
Запах от мешков шел ужасный. Это, должно быть, разлагались, привлекая мышей, остатки ее свиной отбивной или тунцовой запеканки. Придется засунуть их в двойные мешки перед вывозом в понедельник. Пластиковые тарелки с гранулами отравы, которые я разложил между баками, мыши оставили без внимания. Пора вызывать профессионального крысолова.
– Дружище, это все погода. Теплеет, понимаешь?
Я кивнул и прошаркал за крысоловом. Расстелив кусок газеты на кухонном полу, тот опустился на колени и зарядил шесть черных коробок коричневой пастой из пластикового контейнера.
– Мышиные матки, дружище. Они могут приносить по семь пометов в год. На этой улице нас вызывали дважды. В прошлую пятницу я обрабатывал соседний дом. У вас где-то здесь большое гнездо.
– Я уже спустил на отраву целое состояние. Она бесполезна?
– Нет. Не совсем. Но вы можете целый день раскладывать ее на улице, и они все равно будут возвращаться. На улице вы никогда их этой штукой не перебьете. Вам нужно разложить ее в доме, под половицами и под шкафами. В пустотах, понимаете?
– Под половицами?
Он кивнул.
– Мыши под вашим домом. Еще в каминной трубе. Их там очень много.
– Я думал, они
– Ваши соседи говорят то же самое про ваш сад.
– Правда?
– Я давно подозревал соседей в причине этого нашествия. Но крысолов, похоже, считал, что мыши лезут из моего дома.
– Вот, дерьмо.
– Дерьма от них тоже полно остается. Вот эта штука разберется с ними. Специальная смесь. Моя собственная. Я буду возвращаться и проверять. По понедельникам, в течение следующих трех недель.
– Он закрепил крышку на последней коробке с приманкой и повернулся ко мне лицом.
– Мне нужно разложить несколько таких в спальнях.
– Конечно. Поднимайтесь наверх.
Мила была, как обычно, в ванной. И хотя она никогда не жаловалась на мышей, что я считал странным, я был уверен, что она не будет возражать против приманок в ее комнате. Но когда крысолов вернулся со второго этажа, он посмотрел на меня, поджав губы.
– Что?
– Та первая комната.
– Комната Милы.
– У нее хуже всего. Мыши загадили всю мебель. Их помет повсюду. Наверное, сводят ее с ума.
– Наверное.
– Будет лучше, если она не будет оставлять еду на полу. Например, под кроватью. Вот почему мыши к ней лезут. У нее на полу половина кладовой.
Я закатил глаза и, не удержавшись, сказал:
– Да, поесть она любит.
Крысолов улыбнулся.
Спустя три дня, в четверг вечером, когда я сидел в кровати и читал перед сном, я услышал плач Милы. Он доносился из ее комнаты.
Внезапно я испытал неловкость и чувство вины за все мои неприемлемые мысли о ней. В конце концов, она жила в чужой стране, в Лондоне - самом ублюдочном в мире городе - и пыталась выживать, обладая меньшим количеством преимуществ, чем у большинства других его жителей. Чтобы избежать одиночества, она искала близости и ласки у своих любовников. Кто я такой, чтобы судить ее? Казалось, у нее не было постоянной работы, и я всегда подозревал, что она испытывает финансовые трудности. Странная внешность досталось ей с рождения, и она проводила часы в ванной, приводя в порядок лицо, чтобы хоть как-то компенсировать свое безнадежное тело. И ела она так много в первую очередь из-за беспокойства и неуверенности. Мало того, ей каждый день приходилось говорить на чужом языке. Как я стал таким злобным, эгоистичным ублюдком?
Я подошел к двери ее спальни и осторожно постучал.
– Мила. Мила, ты в порядке?
Всхлипы резко прекратились, и мне стало еще хуже от того, что я смутил ее.
– Мила, если хочешь поговорить...
Ее ноги протопали к двери, словно она торопилась выскочить из комнаты. Я сделал шаг назад. Но дверь не открылась, и Мила не ответила мне. Вместо этого, она навались на дверь всем весом, чтобы я, в случае чего, не смог войти.