Второй шанс для героя. Часть 2
Шрифт:
обвинителя и думал только об одном: жаль, что они не встретились
раньше. Пожалуй, он был слишком доверчив в жизни и не учел, что
кто-то из соотечественников может так поступить.
Приговор был вынесен однозначный. Генри, который всё время
заседания изобретал финальную речь, в конце концов от нее отказался.
За время путешествия по местным землям он слишком
62
Второй шанс для героя
бисер перед свиньями. Только одно он сказал, следуя канонам жанра
(просто первой пришла в голову именно фраза из книги):
– Вы можете меня убить, потому что я в вашей власти, и это будет
мне хорошим уроком за мои ошибки. Но помните: вас это не спасет.
И холодно угрожающе улыбнулся, обведя презрительным
взглядом присутствующих, не без внутреннего злорадства наблюдал за тем, как те нервничают. Боятся! Страх был чисто суеверный, и Генри радовался в душе, что ему удалось его вызвать. Пусть теперь побудут в его шкуре, пусть ждут удара из-за каждого угла –
пусть видят в каждом предателя, коими сами и являются.
И всё же Генри даже сейчас не верил в собственную смерть.
Может быть, он просто настолько устал за последние дни (его уже
в третий раз перевозили с места на место: очевидно, опасались нападения) и допрашивали, пытаясь разными способами выяснить об
остальных друзьях, что вселяло надежду, что те еще живы. Он взял
за правило молиться каждый вечер и утро, хотя прежде не имел
такой привычки, и Элеонора ворчала, что его отсутствие религиоз-ности до добра не доведет.
Последнее его пристанище оказалось в городке Рондо, в замке, нависшем над пропастью. Отсюда его дорога вела только в две
стороны: на свободу через ворота (если его все-таки оправдают), либо – на тот свет. Но о последнем Генри старался думать пореже.
Ради поднятия настроения он вспоминал их веселые приключения
в игре; как они познакомились; как сражались, защищая компью-терную державу и завоевывая для нее города; как страшно руга-лись, казалось бы, на всю жизнь, а после опять мирились… Странное дело, но почти все перенесли свой характер и дух сюда, в этот
странный мир, где они прежде были не более чем персонажами.
Интересно, это автор такой наблюдательный или они сами виноваты? Неужели он со стороны так выглядит? Хотел задать этот вопрос Элеоноре: почему он – герой, но всё не решался: чтобы не
нарваться на риторический ответ вроде: «А ты разве недостоин?»).
Вечерело. Генри пристроился у крохотного окошка и смотрел
на небо. Башня располагалась высоко, на ее уровне только ласточ-ки носились. Вот бы послать весточку друзьям, думал он. Или самому превратиться в птицу… И почему в этом мире нет волшебства?
63
Юлия Каштанова
В этом случае, он и сам бы выбрался на свободу, и остальных бы
спас. Эх! Он никогда особенно не верил в мистику и чудеса, но сейчас именно о чуде мечтал… Но раз уж так повернулось, он примет
свою судьбу достойно, не будет хныкать, валяться в ногах, просить
о пощаде, и уж тем более подписывать какие-то смехотворные при-знания или, хуже того, идти на сделку с этими негодяями. Он проиграл, а проигрывать тоже надо уметь. Жаль только, что осталось
ему жить день – не больше, а он так и не сможет повидать друзей.
А ведь только сейчас, вдали от них, он начал осознавать, как мало
говорил им хорошего, доброго, даже просто благодарил. А уж изви-нялся – и того реже. Это, пожалуй, было единственное, о чём он жалел, кроме дома… Сколько раз он в ночных видениях посещал этот
самый дом, вспоминал как выходит из машины, заходит в подъезд, открывает ключом дверь… А как надеялся каждый раз, засыпая, пробудиться там, а не здесь?
Генри подобрал с пола кусочек известняка. Они тут попадались периодически, при этом были мягкие и крошились, как мел, и норовили испачкать всё, к чему прикасались. Он был не ахти каким художником, но здесь – то ли от скуки, то ли от переизбытка
эмоций – хотелось выразить свои мысли. Стихи получились бы еще
хуже… а так – хоть как-то их оформить. Потом, кто знает: может, его персонаж обладает художественными талантами с точки зрения
автора? Вот как раз шанс проверить, а ему в последние часы будет
на что посмотреть и вспомнить. Потому он, опустившись на корточки возле стены, стараясь не загораживать скудный свет, пробиваю-щийся сквозь забранное решеткой окошко, начал рисовать…
*** Элеонора по-прежнему думала только об одном – о побеге.
Куда ее везут – она не знала, потому что во время дороги ей не
давали толком смотреть в окно: судя по всему, опасались, что она