Второй шанс
Шрифт:
Лёшка Хромов, живший через пару домов от моего, хвалился, что умеет получать газировку, ударив кулаком в определённое место автомата. Как-то пробовал он при нас провернуть этот фокус с автоматами на Московской, однако попытка завершилась неудачей. Да ещё еле ноги унесли, когда какой-то гражданин, угрожая нам милицией, довольно резво рванул за нами. Когда отдышались, Лёха заявил, что это неправильные автоматы, но чем они были неправильны – разъяснить не смог.
Минуя соседний с нашим двор, встретил друзей – Андрюху Валиахметова и Игоря Шишкина. Первый был младше меня на год, а второй – моим ровесником, Игорь тоже пошёл в «рогачку», но недалеко от дома, на автослесаря. Помнилось ещё, что когда Андрей появился в соседнем доме с родителями и сестрой (а это случилось примерно за пару лет до описываемых
– О, Макс, привет! – обрадованно засеменил мне навстречу Андрюха. – Как мы вчера ракеты запускали! Вот это был класс!
Ракеты? Хм, похоже, имелись в виду тюбики из-под зубной пасты, набитые пропитанной селитрой бумагой. Поджигаешь – из «сопла» вырывается сноп искр, и «ракета» взмывает в воздух на 15–20 метров. Да уж, в преддверии пубертатного периода у меня были немного другие приоритеты, нежели когда я начал заглядываться на девчонок. Хотя, подумав сейчас о девицах, я моментально испытал лёгкое возбуждение, и мой прибор в трениках заметно напрягся, а даже прикрыл свои причиндалы авоськой. Странно, почему тогда в прошлой жизни я лет до 16 не испытывал возбуждения при виде девчонок? Позднее половое созревание? Но сейчас-то у меня тот же организм! Или причина в том, что в 15-летнем пацане сознание взрослого человека?
– Здорово!
Это уже Андрей подошёл, поздоровался по-взрослому, за руку.
– А у нас идея.
– Что за идея?
– Хотим в подвале нашего дома спортзал оборудовать.
– Нормально… Я в деле.
Подвал тянулся под всем старым домом, разбитый на отсеки, но был один участок, метров пятьдесят длиной, если считать от лаза под лестницей, который, делая два поворота, заканчивался помещением со сводчатым потолком. Вот в этом-то помещении, как объяснил Игорь, они и собираются делать спортзал. Я это знал, так как осенью 77-го уже участвовал в облагораживании этого помещения. В частности, как и все, копал яму под турник. Да-да, так как потолок находился на высоте не более двух метров, нам пришлось копать яму примерно в метр глубиной, над которой мы установили турник в виде железной трубы на деревянных столбушках. Так же в импровизированном спортзале висел самый настоящий боксёрский мешок, только изрядно потрёпанный, но без дыр. Приволок его откуда-то помешанный на карате Игорёха. Он с полгода занимался у какого-то местного мастера, который, в свою очередь, получил основы карате в Пензенском артучилище у какого-то иностранного студента. Потом этот мастер перебрался в другой город, секция осиротела, народ разбежался, и теперь вот Игорь собирался отрабатывать полученные за несколько месяцев навыки в подвале, уверенный, что уж несколько стоек и ударов он знает в совершенстве. Я его не стал разубеждать, чтобы окончательно не погасить в парне ещё тлеющий энтузиазм.
Договорились приступить к работе в воскресенье, после чего последовало предложение прошвырнуться в заброшенный сад, расположенный позади и справа от военного госпиталя, расположенного на соседней улице Кирова. Когда-то сад принадлежал как раз госпиталю, но со временем военным стало не до него. Почему бы и нет? Всё равно дома делать нечего, подумал я. Конечно, можно часами находиться рядом с мамой, испытывая приливы сыновней любви, но впереди у нас, я надеялся, долгая и счастливая жизнь, из которой я не позволю маме уйти так преступно рано. Уж в этом-то я не сомневался, гадом буду, но сделаю всё, чтобы мама прожила намного дольше, чем в прошлой истории.
Так что полчаса спустя мы с друзьями уже лазили по старому саду, набивая авоськи яблоками и сливами. Жаль, конечно, что вишня уже отошла, но, помнится, в это лето мы успели её прилично обобрать. И не только мы, сюда заглядывали пацаны со всего микрорайона, с некоторыми мы поддерживали вполне приятельские отношения, а с некоторыми были на ножах, как, например, с ребятами с улицы Богданова. Однако сад служил своего рода нейтральной территорией, это как водопой у животных, и драк здесь практически не случалось.
Пока набрали фруктов – время к обеду. Домой я явился с парой полных авосек.
– Вот,
С чувством выполненного долга я поставил на кухонный стол полную фруктов авоську. Яблочко к яблочку, слива к сливе…
– Молодец, – сдержанно похвалила меня мама. – Есть сейчас будешь или позже? Тогда иди мой руки и садись есть, я щи с курятиной сварила. «Бородинский» сам порежешь? Чесночку почистить тебе? Ты ешь, а я на почту схожу, извещение на перевод пришло. Наверное, отец деньги прислал.
Что ж, коли прислал – это неплохо. Мама хоть и получала порядка двух сотен, частенько оставаясь и на вторую смену, но их нам хватало на еду и иногда кое-что из одежды. Так что отцовские деньги были не лишними.
И тут я вспомнил про копилку. Метнулся к столу, выдвинул ящик… Лежит расписная шкатулочка, лежит, родимая! Чуть ли не трясущимися пальцами открыл её и, увидев горстку купюр и кучку мелочи, почувствовал, как губы растягиваются в довольной улыбке. В шкатулке хранились мои личные накопления, откладываемые с тех же школьных обедов и заработанные этим летом 15 рублей на сборе лекарственных трав. А что, хорошие вещи практиковались в советское время, не знаю, как после распада СССР, а в годы моей молодости школьники имели возможность летом подзаработать, таская в аптеки охапки лекарственных трав. Выручки с полного пакета подорожника хватало на одно песочное пирожное за 11 копеек. Наиболее востребованными были липа, ромашка, пастушья сумка, зверобой… За них и платили больше. В это лето я с парой уже бывших одноклассников Пашкой Яковенко и Вовкой Лукашовым поработали ударно, и к уже имевшихся в копилке 11 рублям с мелочью добавились ещё 15. Плюс 3 рубля 50 копеек за сдачу стеклотары. Итого в копилке лежало почти 30 рублей. От мамы я своих накоплений не скрывал, на что она только снисходительно улыбалась, называя меня маленьким Ротшильдом.
Сегодня мама, кстати, во вторую смену, уйдёт в типографию к четырём часам дня. Типография «Пензенская правда» располагалась на нашей же улице, только почти на противоположном конце, выше были только краеведческий музей и Центральный парк культуры и отдыха им. Белинского. Так что остаток дня я буду предоставлен сам себе.
Отобедав, решил посмотреть телевизор. В нашей квартире стоял приёмник чёрно-белого изображения «Рекорд В-312», у которого уже успела отлететь ручка тумблера переключения каналов, и вместо неё приходилось пользоваться пассатижами.
По первому каналу шёл какой-то фильм. Взяв газету, пробежался взглядом по телепрограмме. Ага, кино называется «Цыплят по осени считают». Потом будет «Поэзия. В. Корнилов – «Моя Африка». В 17.15 – «Отзовитесь, горнисты». В 18.15 – «К началу нового учебного года в вузах и техникумах». А что ж про училища забыли? Налицо дискриминация. Далее по программе «Песня-77», это можно посмотреть. И послушать тоже, некоторые песни тех лет были вполне ничего. В 19.10 тираж «Спортлото». Эх, мне бы «Спортивный Альманах Грейс», как во второй части фантастической саги «Назад в будущее», я бы сразу озолотился. А ещё лучше – интернет и любое из устройств, на котором можно с ним работать. Но ни первого, ни второго у меня не было, так что с лотереей облом. В 19.20 художественный фильм «Вихри враждебные». Даже не помню, о чём кино. То есть о чём – как раз можно догадаться, но сам фильм в моей памяти как-то не задержался.
Смысла читать содержание второй, третьей и четвёртой «кнопок» я не видел, так как на сегодняшний день областной радиотелевизионный передающий центр принимал только первую программу. А вторую начнёт принимать лишь в ноябре этого года, вот эта информация почему-то в моей памяти отложилась. На них всё равно смотреть вроде бы было нечего, так что я не особо расстроился.
В ожидании «Песни-77» я устроился в кресле с романом Гюго «Человек, который смеётся». Маме, кажется, в прошлом году на работе каким-то чудом обломилась подписка на французского писателя, хотя она и говорила, что лучше бы ей достался Дюма. А мне творчество Гюго почему-то нравилось даже больше, чем более популярный Дюма-отец. Наверное, потому что если сравнивать литературное творчество с музыкой, то Гюго, скорее, «Deeppurple» или даже «LedZeppelin», тогда как Дюма – ярко-выраженный «The Beatles». Выбор, конечно, трудный, но я всё же склонялся в сторону более тяжёлой рок-музыки.