Второй шанс
Шрифт:
Залезла в календарь, чтобы просмотреть список дел и добавить туда заказ авиабилетов, но отвлеклась на звонок не моего телефона.
Игорь схватил смартфон со стола и принял вызов:
— Что случилось? — сходу спросил он.
Почему сразу случилось-то? Суржевский слушал собеседника внимательно, а потом, к моему удивлению, тепло улыбнулся, совершенно поменявшись в лице.
Сердце сжалось в тугой узел, а к горлу подкатил ком. Я сглотнула и стала наблюдать, словно привороженная, за этим без преувеличения редким
Кромка льда, постоянно сковывающая его взгляд, мгновенно растаяла, мелкие морщинки теперь обрамляют чёрные глаза с густыми ресницами, уголки манящих губ, к которым вмиг захотелось прикоснуться своими в нежном поцелуе, приподняты, и даже голос смягчился, из стального превратившись в бархатный.
— Вы в Швеции, а я в Москве, и ты звонишь мне, чтобы спросить, где Алекс?
Выслушав ответ, Игорь хмыкнул.
— У него должна быть видеоконференция с Испанцами. Наверное, мероприятие немного затянулось. Блядская Европа с их сиестами.
Маша что-то ответила, вызвав очередную улыбку на лице отца, и Игорь положил трубку, бросив напоследок:
— Позвони, как объявится.
Я быстро отвернулась, побоявшись оказаться замеченной за подглядыванием. Появилось такое чувство, что я стала свидетелем чего-то личного, сокровенного. Куда вхожи только избранные, дорогие сердцу мужчины люди.
Вновь захотелось плакать. Ведь когда-то он улыбался так и мне…
ГЛАВА 29
— Ты выглядишь уставшей, — заявила подруга, — присаживаясь за наш стол в кофейне.
— Ну, спасибо, — недовольно пробурчала, уткнувшись в кружку с кофе.
— Сегодня опять будешь до восьми работать? — поинтересовалась Алёнка.
Я поспешила мотнуть головой.
— Нет. На сегодня я закончила. Завтра улетаем в Швецию, Костя отпустил собраться и побыть с дочкой…
— Маша уже дома?
— Да, с мамой. Через полчаса у неё танцы, я заберу её из студии, и вечер проведём вдвоём. Скорее бы уже это всё закончилось…
Я уставилась в окно, тяжело вздохнув.
Я скучаю по дочери. В нашей жизни только всё наладилось. Появились деньги на танцевальную студию, в которой Маша так сильно хотела заниматься, мы съездили на море. Я перестала ночами смотреть в потолок, опасаясь уснуть и проснуться в слезах из-за сна, в котором Суржевский больно сжимает моё лицо и разрывает душу на куски.
И вот он снова появился. Только не во сне. Я не сумела отрастить нужную броню, поэтому каждый день выхожу на поле боя без доспехов. Мой единственный щит — гордость и уверенность в собственных силах.
— Ты несчастлива, — прошептала подруга, а я удивлённо посмотрела на неё. — И дело не только в Суржевском. Ты просто несчастлива.
— О чём ты говоришь? У меня есть Маша, родители живы и здоровы, есть собственная
Я пожала плечами и сглотнула ком, образовавшийся в горле от собственных слов.
— Конечно, имеешь, — без сомнений ответила подруга, — как и любой другой человек.
Я снова пожала плечами, не зная, что ещё сказать, а Алёнка решила копнуть глубже:
— Влюбилась и никак не забудешь…
Очередной тяжёлый вздох. Я глотнула остывшей кофе и посмотрела подруге в глаза.
— Знаешь, иногда я его ненавижу. По-настоящему. За то, что не могу его понять. В какой-то момент я была готова простить то, как он поступил со мной, подумав, что слишком сильно задето его мужское самолюбие. Думала, он действительно испытывал ко мне что-то и почувствовал себя преданным. Возможно, отреагировал так остро, потому что уже обжигался на женщинах. У Маши ведь должна быть мать?
Мой вопрос не требовал ответа, но подруга понимающе кивнула.
— Он никогда не говорил о ней. Я до сих пор не знаю, что произошло. Знаю только, что Игорь с маленькой дочкой уехал из страны. Наверняка, она их как-то обидела… Или просто случилось что-то страшное…
Снова глотнула кофе из кружки, которую на протяжении всего монолога держала на весу, от чего пара капель вылилась на стол. Взяла салфетку и стёрла коричневые пятна.
— В общем, — продолжила, вернув чашку на блюдце, — подумала, что была небезразлична ему. А потом вновь встретила. В его офисе. И показалось, что ему абсолютно всё равно. И тогда было всё равно. Он всё помнит и охотно даёт мне это понять, но ему всё равно…
Алёнка промолчала. Она всегда знает, когда не стоит говорить. Когда мне требуется её молчаливая поддержка. Вот, как сейчас.
Я устала. Я так устала. От сумасшедшего рабочего ритма и от холодного равнодушия Суржевского. От его скептицизма и колкостей. Я каждый раз, словно под микроскопом. И приходится выкладываться на двести процентов, чтобы не дать ему ни единого шанса усомниться во мне.
— И работа тебе не нравится…
Я с осуждением посмотрела на подругу. Ну, вот совершенно не время сейчас об этом…
— Ты ведь сама уговаривала меня уйти из журнала! — справедливо возмутилась.
— И я ошиблась, — Алёнка кивнула. — Ты стала выглядеть ярче, а глаза потухли. Тебе скучно. Это не твоё…
Подруга снова права. Я привыкла быть относительно свободной. Всё-таки, график журналиста очень отличается от офисного. Да, Валентин Азарович мог позвонить мне в пять утра и велеть явиться на место происшествия, но зато я могла уйти домой в любой момент, да и спокойно могла послать шефа куда подальше с его вечными гениальными идеями, и он бы не обиделся, лишь отдал бы пару очков кому-то другому. Просто я хотела быть первой в этой гонке за повышением.