Второй Шанс
Шрифт:
— И чего я боюсь, по-твоему?
— А того, что вляпаешься в это дело сильнее, чем тебе бы хотелось. Ты ж сама из остроухих.
— И что с того?
— Да хотя бы то, что вы все — потомки тех самых эльфов, не сумевших вернуться домой. Кровь — не вода, грызун. И ты боишься, что она в тебе заговорит.
— Брось! Сами эльфы что-то сюда не стекаются толпами.
— Может, поэтому и не стекаются, что боятся того же. Чего душу-то травить, если назад уже не попасть? Строят себе жизнь где-то вдали от людей, и все. Пытаются быть счастливыми и не вспоминать про эти горы. Как иначе им быть,
— Ой, откуда тебе знать-то?
— Знаешь, даже я иногда скучаю по тому борделю, где вырос. А каково им, ведь их у них отняли дом, где они были счастливы?
— Хватит! — разозлилась я.
— Я тебя задел, грызун, и это значит, что я прав.
Я только фыркнула. Надо горами уже занимался полнокровный, ясный рассвет. Пора было отправляться дальше.
— Как ты думаешь, — спросил меня Святоша, поднимаясь с плаща, — эта тварь, что за нами погналась вчера, она может опять до нас добраться?
— Сомневаюсь, — я пожала плечами. — Магическая связь столько не протянет, если только ее не поддерживать, а в нашем случае это невозможно.
— Ты с тех пор колдовать-то не пробовала?
— Один раз всего, когда ты костер развести никак не мог.
— Получилось?
— Да.
— И чего ж ты тогда?..
— А оно мне надо-то?
— Вот и этого ты тоже боишься.
— Да иди ты в пень! Выискался тут добрый предсказатель. Самый умный, что ли?
Святоша устало улыбнулся мне и не стал продолжать. Оставалось лишь разбудить Басха, и можно было сниматься с места.
...Путь наш лежал вверх. Наконец мы покинули пределы Аэнна-Лингэ, выйдя из-под сени леса. Сосны и худые ели, конечно, все равно попадались постоянно, но в основном нас теперь обступали скалы и валуны. До Итерскау оставалось уже совсем немного, и Святоша теперь возглавлял наш маленький отряд, отыскивая тропки среди серого, покрытого инеем камня. Несколько раз нам попались горные козы, и вопрос с сегодняшним ужином был решен. Басху явно было сложновато преодолевать постоянный подъем, и, хотя он не жаловался, Святоша все-таки заметил, что уменьшению количества поклажи теперь можно порадоваться.
— Теперь — только наверх, — сказал он, — причем весь оставшийся путь.
Во время полуденного привала Басх внезапно оказался разговорчивее, чем обычно.
— Белка, скажите мне, — начал он. — А вот у вас кто из родителей был эльфом?
Я пожала плечами:
— Без малейшего понятия.
— Как так?
— Очень просто, я — сирота.
— О... Простите.
— Да ничего страшного. Меня это ничуть не задевает. А почему вам вдруг стало интересно?
— Обычный интерес. В некоторых местах такие браки встречаются чаще, чем принято думать.
— Мне не так повезло.
— Просто моя мать была родом из одной общины на востоке Каэрин Бальфа. Ее звали Ваэйлен Иаранн, а община называлась Валх, вы что-нибудь о ней слышали?
— От вас — впервые. Это единственное эльфийское поселение?
— Не думаю. По эту сторону гор осталось довольно много эльфов, а община та, как говорила мама, невелика. Если бы она сейчас была жива, я о многом бы ее спросил... Но — увы.
— Сочувствую вам.
— Если погода и дальше будет так странно себя вести, будешь сочувствовать нам всем, — сумрачно вмешался Святоша. — Неплохо бы дойти до какого-нибудь укрытия к вечеру, хотя здесь мы идем почти наугад, и мне сложно что-то обещать.
— Что, портится? — удивленно спросила я, задирая голову. День был светлый, небо — темно-синее и пока чистое.
— Пока нет, — отозвался напарник. — Но ветер пахнет переменой. Может сегодня, может — завтра, но жди беды. Кроме того, ты, может, и забыла, но сегодня — твоя любимая Осенняя Околица.
— Сауинь — сегодня?!
— Да-да, грызун.
— Ну вот, — у меня резко испортилось настроение.
— А ты что, надеялась в Семихолмовье раньше вернуться?
Я рассердилась и отвернулась от напарника с его совершенно неуместными шутками. Что может быть лучше, чем встречать Ночь Сауинь у подножия пиков Итерскау, где каждая пядь земли настолько полна магией, что та щекочет пятки даже сквозь толстые подошвы? Прелесть-то какая, просто места себе не могу найти от счастья!
— Ой, брось, Белка, ты что, серьезно думаешь, что что-то может случиться именно сегодня только потому, что Околица? Сказки это все!
— А ты поменьше мне напоминай — глядишь, и думать об этом перестану.
— Ладно-ладно. Идем уже, поднимайся.
Восточные отроги были невероятно величественны. Куда тут мирным видам одомашненных Сандермау! Скалы здесь были такие отвесные и неприступные, что даже самая мысль о том, чтобы забраться на них, казалась кощунственной. Тропка, по которой мы шли, была довольно крутая и кое-где позволяла смотреть сверху на весь бескрайний лес, который мы пересекли. Я пользовалась этим вовсю, постоянно мотая головой и стараясь увидеть как можно больше — настолько невероятными мне казались эти пейзажи. Днем не было слышно никаких песен и флейт, но при этом впечатление по-прежнему создавалось необыкновенное. Каждый в своей жизни хоть раз употреблял выражение “мертвая тишина” — но не думаю, чтобы многие могли бы вообразить тишину живую. Святоша шагал вперед, упорно высматривая пещеру, в которой мы могли бы провести ночь. Меж скал гулял порядочный сквозняк, и поддержание костра при таком подвижном воздухе могло обернуться большими трудностями.
Однако еще через некоторое время мы поняли, что с ночлегом проблем не будет: все чаще и чаще по пути стали попадаться гроты, так что скалы казались прямо-таки испещренными ими. Когда солнце начало тонуть в туманных далях, оставленных нами не так давно, мы выбрали одну из пещер — ту, к которой было легче всего добраться от нашей тропы — и принялись устраиваться на ночлег.
— Эх, — сказал Святоша грустно, разделывая дневную добычу для ужина. — Было бы больше времени — я бы тут копчение устроил.
— Что вы имеете в виду? — спросил Басх.
— Ну, вяленого-то мяса мы лишились. Копченое могло бы его заменить.
— Помолчи, а, — попросила я, так как у меня при мысли о копченом окороке сама собой вообразилась кружка имбирного эля и потекли слюнки.
— Чего это “помолчи”? А как будем назад добираться, ты подумала? Нет? Так я и знал.
— Тьфу на тебя, — огрызнулась я. — И так невесело. Под одеяло хочется.
— О, разнылась. Значит, все, как всегда. А то я уж беспокоиться начал.