Вудсток, или Кавалер
Шрифт:
— В некотором отношении, милая Алиса, вы не переоценили ни моей власти, ни моего чувства к вам.
С вами говорит ваш король… Карл Стюарт!.. Он может даровать герцогский титул, и если есть на земле красота, достойная его, это красота Алисы Ли. Нет, нет, встаньте, не преклоняйте колена… Это ваш государь должен стоять перед вами на коленях, Алиса…
Он предан вам в тысячу раз больше, чем это посмел бы выразить скиталец Луи. Я знаю, моя Алиса была воспитана в любви и послушании своему государю и, повинуясь голосу совести и милосердия, не станет наносить ему столь глубокую рану и отвергать его мольбы.
Как Карл ни противился,
— Вы молчите.., вы молчите, моя прелестная Алиса, — проговорил он. — Неужели король так же не властен над вами, как и бедный шотландский паж?
— В одном смысле он полновластен, — сказала Алиса, — потому что повелевает моими лучшими помыслами, лучшими желаниями, моими самыми искренними молитвами, моей беспредельной преданностью, которую все сыны рода Ли всегда готовы доказать мечом, а дочери, в случае необходимости, должны скрепить своей кровью. Но за пределами обязанностей верноподданной король для Алисы Ли значит даже меньше, чем бедный Луи Кернегай. Паж мог бы предложить ей достойный союз, монарх же может предложить лишь запятнанный герцогский титул.
— Ошибаетесь, Алиса, ошибаетесь! — горячо Воскликнул король. — Сядьте и выслушайте меня. Чего вы боитесь?
— Я ничего не боюсь, государь, — ответила Алиса. — Чем может быть опасен король Британии мне, дочери его верного подданного, да еще под отцовским кровом? Но я помню, какое расстояние нас разделяет; я могла болтать и шутить с равным, но со своим королем я всегда должна держаться почтительно, как подобает подданной, если только его безопасность не потребует, чтобы я держала в тайне его сан.
Несмотря на свой юный возраст, Карл уже не был новичком в подобных положениях; он изумился, встретив такое сопротивление, какого ему еще ни разу не оказывали даже в тех случаях, когда домогательства его не имели успеха. В манере держать себя и во всем поведении Алисы не было ни гнева, ни оскорбленной гордости, ни смятения, ни высокомерия, подлинного или притворного. Она держалась спокойно, словно приготовилась хладнокровно рассуждать о чувствах, ответ на которые может дать только пылкая любовь, — не подавала вида, что хочет убежать из комнаты, и, казалось, решила терпеливо выслушать объяснения поклонника, — однако и лицо и весь вид ее говорили, что она оказывает эту любезность только из уважения к воле короля.
«Она честолюбива, — подумал Карл, — одни страстные мольбы ее не тронут, нужно играть на ее любви к славе — тогда, быть может, я добьюсь успеха…» Прошу вас сесть, прекрасная Алиса.., влюбленный вас молит.., король вам повелевает.
— Король, — сказала Алиса, — может своею волей ослабить этикет, который мы должны соблюдать при монархе, но он не в силах даже прямым приказом отменить обязанности своих подданных. Я буду стоять здесь, пока ваше величество благоволит обращаться ко мне, и буду терпеливо слушать, как велит мне долг.
— Так знай же, наивная девушка, — сказал король, — что, принимая мою любовь и покровительство, ты не нарушаешь никаких законов, ни добродетели, ни чести. Те, кто родились для престола, в личной жизни лишены многих радостей, и самая главная из этих радостей, самая драгоценная — это право выбирать себе подругу жизни. Политическая необходимость принуждает их заключать официальные браки, и те, на ком они женятся, очень часто по темпераменту, характеру и склонностям менее всего способны составить их счастье. Поэтому общество питает к нам сострадание и налагает на наши подневольные и порой несчастливые браки цепи не столь тяжелые и крепкие, как те, что связывают других людей, которые сами выбирают себе брачные узы. И с тех самых пор как старый Генрих построил эти стены, священники и прелаты, дворяне и государственные мужи привыкли к тому, что у каждого короля есть прекрасная Розамунда, которая управляет любящим сердцем монарха и вознаграждает его за те немногие часы, которые он принужден проводить на парадных приемах возле какой-нибудь злой и ревнивой Элеоноры. Свет не порицает подобных связей; все стремятся на празднество, чтобы полюбоваться красотой прелестной Эсфири, в то время, как властолюбивая Астинь остается царствовать в одиночестве; все во дворце толпятся вокруг Эсфири, все ищут ее покровительства, и влияние ее во сто раз сильнее, чем влияние гордой супруги монарха; ее потомки причисляются к знати и подтверждают своею храбростью, — например, прославленный Лонгсуорд, граф Солсбери, — свое происхождение от короля и от его любви.
Такие связи положили начало знатнейшим родам нашего дворянства, а родоначальница такой семьи живет среди своего потомства, которое чтит и благословляет ее, и все жалеют ее и оплакивают, когда она умирает, окруженная любовью и лаской.
— Разве так умерла Розамунда, милорд? — возразила Алиса. — Наши хроники утверждают, что она была отравлена оскорбленной королевой, отравлена и ей даже не дали времени вымолить у бога прощение ее многочисленных грехов. Разве память о ней живет? Я слышала, что, когда епископ освящал церковь в Годстоу, ее надгробный памятник был разрушен по его приказу, а кости выброшены в неосвященную землю.
— То были старые, варварские времена, прелестная Алиса, — ответил Карл. — Теперь королевы не так ревнивы, а епископы не так суровы. А кроме того, знайте, что в странах, куда я повез бы прелестнейшую из женщин, существуют другие законы, снимающие с этих связей даже легчайшую тень предосудительности. Есть вид брака, при котором выполняются все церковные обряды, он не противоречит законам совести; но так как он не дает супруге прав, присущих сану ее мужа, этот брак не нарушает обязанностей короля по отношению к его подданным. Таким образом, Алиса Ли во всех отношениях может стать настоящей и законной женой Карла Стюарта, но только этот неофициальный союз не даст ей титула королевы Англии.
— Мое честолюбие, — сказала Алиса, — будет достаточно удовлетворено тем, что я увижу Карла на троне. Я не собираюсь ни открыто делить с ним его сан, ни втайне делить его богатство и королевскую роскошь.
— Я понимаю тебя, Алиса, — сказал король; ее слова задели его за живое, но скорее даже понравились ему. — Тебе смешно, что я, беглец, говорю как король… Признаюсь, во мне, правда, укоренилась эта привычка, и даже несчастья не могут меня от нее излечить. Но мое положение не такое безнадежное, как ты, может быть, думаешь. У меня по-прежнему много друзей в королевстве; мои внешние союзники, в своих собственных интересах, должны меня поддерживать.