Вверх по линии
Шрифт:
Впоследствии я узнал, что это еще одна из функций Метаксаса в Службе Времени. Он берет юнца-молокососа, новоиспеченного курьера, и наполняет его душу той мерой самодовольства и развязности, которые необходимы, чтобы стать преуспевающим курьером, действующим совершенно самостоятельно.
Когда я вернулся с маршрута, где стажировался у Метаксаса, я уже совершенно не опасался первой своей вылазки в прошлое в качестве единственного курьера, сопровождающего группу. Я был готов справиться с этой новой для себя, ролью. Метаксас послужил для меня наглядным примером того, какой артистичностью должен обладать курьер, чтобы воссоздать цельную картину прошлого для
– Когда вы вернетесь из отпуска, – предупредил меня Протопопулос, вы возьмете с собою шестерых в однонедельный маршрут.
– К черту отпуск! Я готов отбыть прямо сейчас!
– Вы готовы, а вот ваши туристы еще нет. И нравится ли вам это или нет, но по закону вам положен отдых между вылазками. Вот и отдыхайте.
Встретимся с вами, Джад, здесь ровно через две недели.
Вот так получился у меня отпуск против собственной воли. Велико было искушение принять приглашение Метаксаса и навестить его виллу в 1105 году, но тут мне пришло в голову, что, возможно, Метаксас по горло пресыщен моей компанией. Какое-то время я обдумывал, не податься ли с какой-либо из экскурсионных групп к битве при Гастингсе или Ватерлоо, или даже еще дальше – к Распятию – и сосчитать, сколько Дайани там уже находится. Но и эту мысль я выбросил из головы. Теперь, когда я уже был в преддверии самостоятельного маршрута в прошлое, мне совсем не хотелось, чтобы меня вел кто-либо другой. Мне нужно было во что бы то ни стало сохранить в себе ту недавно обретенную уверенность в себе, которой мне раньше так недоставало.
Прослонялся я в Стамбуле нынешнего времени несколько дней, ничего не предпринимая. Большей частью я ошивался в различных помещениях Службы Времени, играл в стохастические шахматы с Колеттисом и Меламедом, которые тоже оказались свободными от работы. На четвертый день я улетел в Афины.
Зачем я туда подался, сам я сообразил только тогда, когда уже был на месте.
29
Я поднялся на акрополь и вот здесь-то понял, в чем заключался смысл моей поездки сюда. Я бродил среди древних развалин, отмахиваясь от назойливых продавцов голографических слайдов и добровольных экскурсоводов, когда прямо передо мною в воздухе возник рекламный шар. Он завис в полутора метрах от меня на уровне глаз, излучая зеленое мерцание, чтобы привлечь мое внимание к бегущим строкам, которые гласили: "Добрый день. Мы надеемся, что вы получаете удовольствие от посещения Афин двадцать первого столетия. Теперь, когда вы наконец увидели эти живописные руины, вы, наверное, не прочь поглядеть на то, каким был Парфенон на самом деле.
Чтобы увидеть Грецию Сократа и Аристофана, обращайтесь в местное отделение Службы Времени на Золотой улице, напротив центрального почтамта".
Через полчаса я уже зарегистрировался в штаб-квартире на Золотой улице, представившись курьером времени в отпуске, и подал заявку на соответствующее снаряжение для шунтирования вверх по линии.
Хотя и не в Грецию Сократа и Аристофана.
Я направлялся в прозаическую Грецию 1997 года, когда мэром Спарты был избран Константин Пассилидисе.
Константин Пассилидис был отцом моей матери. Вот с него-то я и начал составление своей родословной, поиски, так сказать, собственных корней.
Одетый в официальный, вызывающий раздражение, костюм конца двадцатого века и имея при себе хрустящие, красочные,
Монорельс был еще в новинку в Греции 1997 года, и я очень опасался за безопасность своей драгоценной жизни, ибо на дороге часто, как я когда-то читал, случались аварии. Однако через несколько минут я благополучно добрался до Спарты.
Спарта оказалась потрясающе мерзким городишком.
Современная Спарта, разумеется, совсем не является прямым продолжением столицы того древнего, насквозь военизированного государства, которое причиняло столько неприятностей Афинам. Та Спарта со временем все больше и больше увядала и в конце концов совершенно исчезла где-то в средневековье. Новая Спарта была основана в начале девятнадцатого столетия на месте прежней, древней. В лучшую пору жизни дедушки Пассилидиса это был город с населением где-то около восьмидесяти тысяч человек, который быстро разрастался после возведения в его окрестностях первой в Греции ядерной электростанции в середине восьмидесятых годов.
Он состоял из нескольких сотен совершенно одинаковых многоквартирных домов из серого кирпича, выстроившихся абсолютно ровными рядами. Каждый из этих домов имел десять этажей, обрамленных лимонного цвета балконами, и вид у них был ничуть не лучше, чем у самой заурядной тюрьмы. На одном краю этого, заполненного жилыми бараками, города располагались сверкающие купола ядерных реакторов; на другом конце были расположены рестораны, банки и муниципальные учреждения. Вид у них всех был просто очаровательный, если можно разглядеть очарование в этом до ужаса унылом месте.
Я сошел с монорельса и прошел в деловую часть города. На улицах нигде даже духу не было каких-либо информационных терминалов – по-моему, здесь еще не была введена в эксплуатацию информационная сеть, – однако мэра Пассилидиса я разыскал без всякого труда. Я остановился в одном из уличных кафе, чтобы слегка перекусить, и спросил, где можно найти мэра Пассилидиса, после чего добрый десяток дружелюбно настроенных спартанцев провели меня к зданию мэрии.
Секретаршей мэра была темноволосая девушка лет примерно двадцати, большегрудая, с темным пушком над верхней губой.
Покачивая своими массивными полусферами прямо перед моим носом, она спросила решительным тоном:
– Могу ли я вам чем-нибудь помочь?
– Мне хотелось бы увидеться с мэром Пассилидисом. Я из одной американской газеты. Мы работаем над статьей о десяти наиболее динамичных общественных деятелях Греции, и нам кажется, что мистер Пассилидис…
Слова эти казались не очень-то убедительными даже мне самому. Вот я и стоял, изучая бусинки пота на белых округлостях верхней части ее груди, и ждал, когда она прогонит меня подальше отсюда. Но она, ничуть не сомневаясь, поверила моей выдумке и практически тотчас же провела меня в кабинет шефа.
– Я очень рад встретить вас здесь, – на чистейшем английском языке произнес мой дедушка. – Не угодно ли присесть? Виски, мартини, коньяк? Или вы, может быть, предпочитаете…
Я весь замер. Паника охватила меня. Я даже позабыл взять его руку, когда он протянул ее мне для рукопожатия.
Вид Константина Пассилидиса привел меня в состояние полнейшего ужаса.
Я никогда не видел своего родного дедушку. Его застрелил головорез-аболиционист в 2010 году, задолго до того, как я родился, – он был одной из многочисленных жертв того страшного года убийств.