Вы слушаете?
Шрифт:
Через две недели я превратился в настоящее отребье. Грязный, небритый… Но кому до этого дело? Кто мог меня увидеть? А если бы даже и мог ~ кого я тут интересовал?
Понемногу моя первоначальная враждебность переросла в куда более конкретную ненависть ко всем окружающим. Шастая по улицам, я в кровь избивал ни в чем не повинных людей. Поразительные во мне обнаружились наклонности!
Я направо и налево раздавал пинки женщинам и затрещины детям… Я был безразличен к воплям и стонам своих жертв. Разве могла их боль сравниться с моею? Тем более что
Ни звука.
Две недели? Ад! Потерянный Рай!
Прошло немногим более двух недель с того самого дня, как Зузу устроила мне бойкот, и я худо-бедно обрел себе пристанище в вестибюле отеля «Сент-Мориц». Лежал я там на кушетке, надвинув на глаза позаимствованную у прохожего шляпу, — и тут звериная жажда разрушений вдруг вновь меня охватила. Тогда я сбросил ноги с кушетки и сдвинул шляпу на затылок. Потом приметил мужчину в плаще. Мужчина, прислонившись к табачному киоску, увлеченно читал газету и усмехался себе под нос. «Вот скотина, — подумал я, — какого это черта он там веселится?»
Тут я окончательно разъярился, вскочил с кушетки и ринулся на любителя свежих новостей. А он меня заметил и отступил на шаг в сторону. Я-то, конечно, ожидал, что он так и будет читать свою газету, — даже когда я на него наброшусь. Так что его движение совершенно застало меня врасплох. Налетев животом на ящик с сигарами, я едва не испустил дух.
— Ай-яй-яй, приятель, — стал выговаривать мне мужчина в плаще, помахивая длинным пальцем прямо у меня перед носом. — Стыдно. Очень стыдно. Не так ли? Кинуться на человека, который тебя даже не видит!
А потом он взял меня сзади за брюки и воротник и швырнул к двери. Я протаранил этажерку с почтовыми открытками и плюхнулся на живот. Долго скользил по отполированному полу. Остановился аж у вертушки.
Боли я даже не почувствовал. Уселся прямо на полу — и взглянул на мужчину. А тот стоял, подбоченясь, и оглушительно хохотал. Я так и уставился на него, онемело отвесив челюсть.
— Что, приятель, мух ловишь?
Я так обалдел, что даже не смог закрыть рот.
— Ты! — наконец завопил я. — Ты видишь! Ты меня видишь!
Он грустно фыркнул и отвернулся.
— Конечно, вижу. — Мужчина направился было прочь, но потом все же остановился и взглянул на меня через плечо. — Не думаешь же ты, что я один из этих? Он обвел рукой суетившихся в вестибюле людей.
Такое мне и в голову не приходило.
Мне казалось, я один попал в этот переплет.
Но здесь оказался еще один — в том же плачевном положении, что и я!
Ни на секунду я не допускал, что он, в отличие от остальных, способен меня видеть — и в то же время остается частью их мира. С того самого мгновения, как он швырнул меня через вестибюль, я не сомневался — мы с ним попали в одну переделку. Но чувствовал он себя при этом, казалось, до странности непринужденно. Как будто все вокруг — один большой бал. А он — его распорядитель. Потом мужчина все же направился прочь.
Когда он стал нажимать кнопку лифта, я вскочил на ноги, недоумевая, зачем он это делает. Ведь для него лифт не мог остановиться, если им управлял человек. А так оно, разумеется, и было.
— Эй, постойте! Подождите минутку…
Тут лифт открылся. В кабине стоял пожилой мужчина в мешковатых брюках.
— Я был на шестом, мистер Джим. Слышу вас — и тут как тут.
Пожилой подобострастно улыбнулся мужчине в плаще, которого, оказывается, звали Джим. А этот самый Джим снисходительно похлопал приятеля по плечу.
— Спасибо, Дэнни. Поднимемся в мою комнату.
Я направился к ним, но тут Джим легонько пихнул Дэнни и с неприязненной гримасой на лице указал в мою сторону.
— Наверх, Дэнни, — приказал он.
Дверцы стали закрываться. Я подбежал к лифту.
— Эй! Подождите секундочку. Моя фамилия Винсокки. Альберт Винсокки. Как в той песенке. Ну, вы-то ее знаете. «Поднажми, Вин…»
Дверцы захлопнулись прямо у меня перед носом.
Я был просто в отчаянии. Единственный (единственные, тут же сообразил я), кто способен меня видеть, — и вот они исчезают… Быть может, я их уже никогда не найду.
Я, правда, был в таком отчаянии, что чуть было не упустил простейшую возможность проследить за дружной парочкой. Потом я все же поднял глаза к указателю этажей, где стрелка поднималась все выше, выше, выше — пока не замерла на отметке десятого этажа. Подождал, пока спустится другой лифт — с теми, кто не мог меня видеть, выбросил оттуда лифтера и поднялся сам.
Пришлось обследовать чуть ли не все коридоры десятого этажа, пока за одной из дверей я наконец не услышал знакомый голос.
Джим говорил:
— Еще один новенький, Дэнни. Хам, совершенно несносная низшая форма жизни.
А Дэнни ответил:
— Ага, мистер Джим. Хорошо мне тут сидеть вас слушать. Со всякими словечками учеными- Ох, и хлебнул я горя, пока вас не встретил. Ну, вы сами знаете.
— Да, Дэнни. Знаю, знаю. — Такого покровительственного тона я в жизни не слышал.
Понимая, что сам он дверь ни за что не откроет, я отправился на поиски горничной. Связку ключей она держала в кармашке передника и даже не заметила, как я их оттуда взял. Потом я направился было к комнате, но вдруг остановился.
И призадумался. А подумав хорошенько, вернулся обратно к лифту. Потом спустился вниз и проник в кабинку, где оплачивались счета и хранилась наличность. Там, в одном из выдвижных ящичков бюро, я и нашел, что искал. Сунув находку в карман пальто, я снова поспешил наверх.
У двери я помедлил. Да, их болтовня по-прежнему слышалась. Тогда я отпер дверь и вошел.
Стоило мне распахнуть дверь, как тот, которого звали Джимом, вскочил с кровати и заорал:
— Что тебе здесь нужно? Убирайся к черту, или я тебя выкину!