Выбираю таран
Шрифт:
«Перед глазами — красные, черные, белые точки, ничего не помню… — рассказывал Борис Иванович. — На этот раз впервые потерял сознание надолго».
Первое, что заметил, придя в себя, — его «ястребок» мчится к земле. Все силы напряг — перевел его в планирование. И тут заглох мотор. Тишина… В небе удаляется точка второго «мессера» — теперь его летчик расскажет «непобедимым» асам Гитлера о таране! Пусть боятся!
Но отчаянную лобовую атаку видели и наши войска — к приземлившемуся самолету Ковзана с шоссе мчится грузовик с солдатами.
И третью таранную сшибку выдержал его стальной крылатый
Борис впервые за два года войны выспался в нормальной постели — в гостинице Торжка. А потом летчика-героя завезли в редакцию газеты, где дотошно расспрашивали его о трех таранах Михаил Матусовский и Сергей Михалков, тогда молодые военные корреспонденты.
Из вечерней сводки Совинформбюро от 11 июля 1942 года страна узнала: «Летчик Борис Ковзан встретил в воздухе двух немецких истребителей «Мессершмитт-109» и вступил с ними в бой. Плоскостью своей машины Ковзан таранил один немецкий самолет. Другой истребитель противника не принял бой и скрылся. Это был третий успешный таран отважного летчика».
О выдающемся летчике Ковзане писали газеты, журналы. А его бой с тринадцатью вражескими самолетами уже тогда, в годы войны, тщательно разбирался на занятиях с молодыми летчиками-истребителями.
Он не был суеверным, и занимало его в начале боя не роковое число — чертова дюжина, а тактика боя с семеркой «юнкерсов» и шестеркой «мессеров». Пришлось покрутить карусель! То он атаковал бомбовозы, отсекая «мессеров» огнем, то «мессеры» — его, а он продолжал вертеть карусель, из-за которой враги не успевали прицелиться, не могли понять, где он будет в следующий миг. И все-таки когда он ловко ушел от «мессера», зашедшего ему в хвост, сделав «полубочку» и зависнув вниз головой, второй «мессер» пошел в лобовую атаку, и пришлось вести огонь в этом довольно неудобном положении. И ведь сбил он врага!
Теперь — за ведущим бомбовозом, атаковать, сбить с курса. «Юнкере», поняв, что его ждет поединок, сбрасывает бомбы (а внизу — глухие леса) и поворачивает на запад. Наши зенитки мощным огнем отсекают самолеты врага от «яка» Ковзана, на помощь взлетают друзья, и фашисты разворачиваются на запад, не выполнив задания.
Сорок пять минут длился бой одного советского летчика с тринадцатью фашистскими асами! Но самое поразительное — истребитель Ковзана не получил ни одной пробоины!
Вот тебе и роковое число 13! Для врагов — роковое, не летайте чертовой дюжиной!
«На войне нельзя быть суеверным, — подтверждает Борис Иванович. — Хотя был у меня странный случай… Как раз перед четвертым тараном. И кстати, было это 13 августа! Я о нем как-то по своим партийным убеждениям забываю и никому не рассказывал до сих пор… Прямо мистика какая-то случилась!
Ну, раз четвертый таран был 13 августа, то, значит, накануне, 12-го вечером, у нас в полку давали концерт артисты. Женщины в длинных шикарных платьях, в туфлях на каблуках. Но мне предстояло лететь ни свет ни заря, потому пошел я в землянку и завалился спать. А летчиков тогда, на всякий случай, бойцы охраняли.
И вдруг будит меня красавица — в белом облачении, вроде как со светящейся
Тут расталкивает меня боец и спрашивает:
— Товарищ старший лейтенант! Я не понял, что вы мне кричите?
— А где красотка, что меня звала? — спрашиваю.
— Да не было здесь никого! Потаращил я глаза и снова спать.
А она тут как тут, грозно так приказывает: «Пойдем со мной!» Я в сердцах отвечаю: «Сказал же, что не могу!» «Пойдем!» — командует. Тут я разозлился и, каюсь, выкрикнул: «Да пошла ты!..»
Она ка-ак двинет меня в правый глаз! Я от страшной боли и проснулся, бойца опять спрашиваю:
— Где эта девка?
— Да не было никого! На кого кричали-то? Плюнул я, решил на стоянку к самолету пойти. А там
мой авиатехник готовит машину, спрашивает:
— Чего, командир, рано встал?
Ну, я пересказываю странный сон, а он:
— Откажись-ка, командир, от задания. Плохой это сон и, может, вещий.
А тут еще наш полковой любимец Дутик крутится вокруг меня, лает тревожно, за галифе от машины оттаскивает. А Дутик всеми уважаемый пес был. Однажды, когда мы гуртом галдели-гоготали на летном поле, стал оттаскивать то одного, то другого в сторону. Мы решили — что-то показать хочет, пошли за ним. А на то место, где мы только что стояли, снаряд упал… Воронка такая была, что никого бы из нас не осталось. С тех пор мы на ошейник Дутику немало Железных крестов с пленных фрицев навешали и с собой при перебазировании возили.
— Вот и Дутик не зря нервничает, — продолжает техник. — Откажись, командир!
Ну, куда там! Я ж упертый! Полетел.
Сейчас думаю: что это было? Ангел-хранитель предупреждал, Богородица или сама смертушка за мной приходила, да помиловала, пожалела молодого дуралея?»
…До этого сна-видения Ковзану не раз приходилось проскакивать на волосок от смерти. Садился на поврежденной машине, чудом державшейся в воздухе. Выбрасывался на парашюте с падавшего самолета на лед озера Ильмень и потом пробирался по заснеженным болотам и лесам в часть, а последние метры до наших окопов пробежал, не зная о том, по минному полю… Узнав, впервые оцепенел от ужаса.
В тот день, 13 августа 1942 года, он, силой воли вытряхнув из памяти непонятный сон и предупреждение верного Дутика, упрямо поднялся в небо.
В районе Старой Руссы на его «як» на высоте семь тысяч метров напали пять Ме-109Ф. Основное отличие этого «Ф» от первоначального варианта — более совершенные аэродинамические формы, мощный мотор и усиленное вооружение.
«Як» Ковзана уже горел, выбрасывая черные клубы дыма, но никак не желал падать, а четыре «мессера» — по два справа и слева — сопровождали его, казалось бы, в последнем полете. Задыхаясь от дыма, Ковзан сорвал стеклянный фонарь машины. Резкая боль пронзила правый глаз. Пятый «мессер», решив добить горящий «ястребок», пошел в лобовую атаку, поливая огнем пулеметов, заставляя или погибнуть, или свернуть с курса.