Выбор альтернатора
Шрифт:
— Почему? — удивился я.
— Скоро грядет битва. Солонар собрал три части печати Иштар и готов погубить все живое, чтобы получить четвертую. Мобилизована армия для взятия Лоренгарда. Но все тщетно…
Язык мой — враг мой. Знаю это давно и уже не раз хотел его отрезать!
— Прости, Тольд, а что тщетно?
Тольд задумался, затем пригласил меня присесть на каменную скамью. Глядя в одну точку, спросил:
— Что ты знаешь о печати Иштар?
Я тщательно припомнил все, что мне рассказал некогда Зван.
— Ну,
— На три, — поправил Тольд, — только на три. Про четвертую нигде не говорится. Иштар скрыла ее от глаз людей и богов, и никто не знает — где… Я был моложе тебя, когда решил восстановить печать полностью, чтобы получить силу Иштар. Три части тайно хранились в Солонаре, Герде и в небольшом городке недалеко от Ферея. Я предполагал, что четвертая в Лоренгарде, но ошибся. Мои многолетние поиски не увенчались успехом. Одновременно я понял и другое: сама моя мечта опасна. Пример Солонара убедил меня в этом, — устало вздохнул он.
От монотонного голоса Тольда клонило в сон… Почему все вокруг так верят в собственные легенды, причем стараются и меня перетянуть на свою сторону? Неужели кто-то действительно полагает, что я программируем?.
— Хорошо, Тольд: буду крайне осторожен в Солонаре и никому не позволю принести себя в жертву, — улыбнулся я. — Если не возражаешь, еще переночую у тебя, а завтра утром отправлюсь.
— Нет, ты останешься здесь, пока полностью не поправишься. Раньше не отпущу! — Он решительно махнул рукой.
Дни летели стремительно. Я быстро поправлял здоровье, гуляя по холмам, окружавшим дом Тольда. Ульрика неизменно следовала за мной, то расспрашивая о чем-то, то рассказывая о своей семье. Уже через пару дней я знал имена всех двоюродных тетушек, четырехъюродных прабабушек и каждого кролика в хозяйстве. Вскоре с удивлением заметил, что без трескотни Ульрики мне откровенно скучно.
Вечера проводил в беседах с Тольдом, который, не считая заморочек с магией, оказался очень интересным собеседником и благодарным слушателем. Я подробно рассказал ему о своих приключениях, о Лине, о Сефере. Тольд понимал даже то, о чем я умалчивал, например, пытался убедить, что моей вины в смерти друга нет. Короче говоря, отца своего я не знал, но Тольд за те две недели, что мы провели вместе, заменил его целиком и полностью.
Наконец я почувствовал себя абсолютно здоровым и полным сил. Тольд снабдил меня приличной одеждой и подарил меч, принадлежавший еще его отцу.
Утром в канун моего ухода мы мирно седели за столом впятером — только Тольд с семьей и я. Разговор откровенно не клеился, так что стук копыт во дворе услышали все. Тольд глянул в окно и резко повернулся ко мне:
— Тебе надо уходить прямо сейчас! Через внутренний двор!
— Что случилось? — вяло отреагировал я.
— Не рассуждай, беги! — крикнул он.
Поняв, что дело серьезное, я бросился к двери. Она вдруг резко распахнулась, сбив меня с ног.
Поднимаясь, я осмотрел нового гостя. В принципе обычный молодой человек. Сразу не понравились две вещи: подчеркнутое презрение на тонком изящном лице и черная одежда, расшитая серебром.
— Чего тебе надо, шериф? — довольно грубо спросил Тольд.
— Прослышал, что у тебя гостит беглец… — Внимательный взгляд на меня. — Это он?
— Убирайся из моего дома, шериф, — проговорил Тольд, — пока я тебя не выкинул. На моей ферме нет рабов!
Шериф мерзко улыбнулся и. вытащив из кошеля на животе длинную металлическую печать, показал ее почему-то мне.
— Каждый, на ком этот знак, раб. И не иначе!
Он положил печать на стол и перевел взгляд с Тольда на меня.
— Покажи свое плечо! — приказал он мне.
— Да с удовольствием, — улыбнулся я, — только пусть дети выйдут! — И выразительно положил руку на висевший на поясе меч.
Шериф презрительно скривился и негромко щелкнул пальцами. Тут же в комнату ворвались три воина в кольчугах и с мечами в руках. Ульрика и ее младший брат бросились к матери.
Мне это совершенно не понравилось: не устраивать же в самом деле резню в доме, где меня буквально спасли от смерти? Да и итог был предрешен.
— Скажи, шериф, это клеймо? — Я кивком указал на печать.
— Да, — чинно ответил он. — Для грязных животных, не достойных называться людьми.
— Ну что ж…
Схватив со стола узкий острый нож, я прыгнул к шерифу, обвил его шею руками и упер в кадык острие.
— Грязных животных, говоришь? — шепнул я ему в ухо и обратился к Тольду: — Положи, пожалуйста, печать в огонь.
Тольд укоризненно покачал головой, но просьбу мою исполнил.
— Тебе все равно не уйти: мои солдаты везде, — просипел шериф, — но я могу тебя отпустить!
— Спасибо, не надо, — отказался я от заманчивого предложения, дожидаясь, когда железо раскалится.
Кость в плече противно заныла, напоминая о чем-то спрятанном в самые дальние уголки сознания. Перед глазами промелькнули тусклые обрывки странных видений…
Клеймо сделалось красным.
— Тольд, не мог бы ты подать его нам?
Он вытащил печать из огня большими щипцами и положил его в стоявшую перед нами глиняную тарелку.
— Скольких ты заклеймил, шериф?
— Сотни, а еще больше — убил! — прохрипел он, не веря в реальность происходящего.
— Тогда бери и заклейми себя!
— Лучше умру, как воин, но не опозорю себя знаком раба!
— Речь, достойная мужчины, шериф, — оскалился я, чувствуя бешеную пульсацию в плече, — а как на деле?
Я вогнал нож в его горло — неглубоко, никак не смертельно: разве я мог убить безоружного?