Выбор чести
Шрифт:
В это время дуэль танков скоротечно и трагично завершилась: «чех» имел значительное преимущество и в оптике, и в скорострельности, и в бронепробиваемости. Он маневрировал, а машина Анри неподвижно торчала в капонире. Точнее, торчала башня, но, видимо, немецкий наводчик оказался настоящим снайпером: я четко услышал звук попадания в башню «Рено». Последний успел сделать выстрел, но бронебойная болванка лишь чиркнула по корпусу немца. Вот только панцер на этот раз оказался повернут ко мне бортом, и этот шанс я не упустил…
Первый снаряд ударил по ходовой. Две секунды – и следующая болванка таранит
Я расстреливаю «чеха» как на учениях: дистанция 600 метров, его броня 16 мм. Значения предельные, но на них меня и натаскивали, и точность попаданий безупречна. Благо оптика орудия позволяет, а мой расчет работает как швейцарские часы. Как результат, буквально за десяток секунд немецкий панцер чешского происхождения (работающий на бензине) вспыхивает, словно коробка спичек. Танкист из наспех открытого люка успевает вылезти лишь наполовину, прежде чем столб пламени выбрасывает его покореженное тело…
По спине потянуло могильным холодом: отвлекшись на второй танк, я фактически погубил расчет – экипажу первого панцера времени было дано предостаточно. Правда, иначе я поступить все равно не мог: потеряв танк Анри, мы стали на треть слабее и против двух машин точно бы не справились. Тем более «чех» так удачно встал. Но вот теперь, лихорадочно наводя орудие на первую цель, я ждал неминуемого возмездия.
Военная удача любит смелых: неизвестно почему панцер продолжает молча пятиться задом. Ни орудийного выстрела, ни даже пулеметной стрельбы. И я рискнул, выстрелил по гусенице. Сгоряча промазал, но пара секунд, и вторая болванка находит цель. Немецкий механ в последний момент попробовал сманеврировать, но лишь упростил мою задачу. «Разутая» машина встала, и в прицел я увидел, как только один член экипажа покинул панцер.
…Два к одному, размен на деле отличный, если не вдумываться в то, что погиб товарищ, купивший наши жизни ценой собственной гибели. Но как бы то ни было, а подбив обоих «чехов», мы крепко сократили немецкую группу. Вряд ли один батальон будет атаковать больше чем два взвода танков, а значит, пятую (если не больше) часть их машин мы уже уничтожили. И кстати, неплохих машин, превосходящих самые многочисленные немецкие «двойки» и «единички».
Только вот на опушке по-прежнему остается командирский панцер. С позиции, которую я определил под свое орудие, до немца более километра. Тем более его закрывают деревья. А остался он для того, чтобы корректировать артиллерийский огонь: радийные немецкие танки могут позволить себе вызывать и артподдержку, и даже авиационный налет.
Его надо если не подбить, так отогнать: пускай самое мощное мое орудие не вступало в бой и не раскрыло себя, без второй пушки мы много не навоюем. А позицию моего расчета необходимо поменять, чего при немце никак незаметно не сделаешь.
Решение приходит быстро. Под моим командованием остались еще два ротных (60 мм) миномета с расчетами. Против танков они подходят лишь как средство усиления: гусеницу там порвать или попасть точно по двигателю – но это уже совершенная удача. Однако они мобильны и скорострельны.
Подбегаю к расчетам. Минометчики споро подхватываются, и уже вместе мы двигаемся к левому фасу траншей, откуда расстояние до опушки минимально. Быстрый бег с минометами дается нам нелегко, под конец мы дышим как загнанные лошади. Но ничего, зато немец сейчас запоет!
…Конечно, легкие ротные минометы фактически не опасны танкам. Вот только смотря что называть танком: Pz-I обладает броней, пробиваемой очередями даже ручных пулеметов (сам видел во время боев в Испании, у Эль Пингаррон).
Частая стрельба моих минометов тут же приносит результат: немец скрылся, как только первые мины стали падать рядом с машиной. Теперь остается ждать гаубичного огня. А то, что он будет невероятно интенсивным, я знаю наверняка: немцы всегда мстят за потери.
По моему сигналу бойцы расчета успевают убрать орудие. Я же, предупредив по цепочке пехоту, бегу к «разутому» танку: мне надо убедиться в правильности догадки. Со мной увязались два минометчика.
Добежать мы успеваем. Открыв башенный люк, я уткнулся в окровавленное тело командира танка. За ним обнаруживается заряжающий со страшно посеченным лицом.
На мертвых всегда тяжко смотреть, а на тела погибших на войне вдвое: человек делает с другим человеком то, что никогда ему не уготовит природа. И все же я близко склонился над противниками, чтобы понять, что стало причиной смерти.
Броня. «Шкода» выпускала танки с хрупкой, невязкой броней. И сегодня она выдержала попадание бронебойной болванки, но изнутри ударила веером осколков по ведущим бой членам экипажа. А механик, очевидно, не рискнул остановить машину и открыть огонь из пулемета. Будь он чуть посмелее, и под огнем его «зброевки» мы бы не смогли толком целиться, не сожгли бы второй панцер…
Забрав кормовой пулемет в качестве трофея и бросив пару гранат в открытый люк машины, я с минометчиками устремился к своим окопам. Взрыв панцера подогнал нас, и мы успели спрыгнуть в траншеи, прежде чем земля встала дыбом под ударами тяжелых снарядов немецких гаубиц…
Глава первая. Жизнь без войны
Когда сидишь в ненадежном укрытии, которое может завалить землей в любую минуту, когда твое тело сотрясается от чудовищных ударов 150-мм снарядов и ты все ждешь свой, каждый ведет себя по-разному. Многие молятся, впервые в своей жизни обращаясь к Господу. Кто-то ругается, некоторые вообще сходят с ума… Есть такие, кто, потеряв счет времени, переживают эти секунды без каких-либо отчетливых мыслей.
Я уже воевал, уже попадал под артиллерийскую подготовку врага. Тогда я молился, потом забывался… Но сегодня перед глазами отчетливо встали картины мирной жизни. Не марсельского детства, а того времени, когда мы с матерью и женой вернулись из Испании…
…В свое время я обещал показать Дунише Париж. Оказавшись во Франции, я сразу выполнил обещание.
В предыдущий раз в столице я был совсем ребенком, когда мы с мамой являлись фактическими беженцами. Тогда город оставил в моей памяти лишь смутные, неясные образы чего-то роскошного, но безумно далекого. Оказаться в Париже вновь, но теперь уже при деньгах, было чем-то вроде мечты, чем-то вроде красивого жеста, с которого стоило начать новую жизнь.