Выбор оружия
Шрифт:
Мы, нахмурившись, глубокомысленно размышляли о судьбах государств и всего мира. Я сказал:
— Вообще настоящим мужчинам после сытной еды положено, конечно, о политике поговорить, но давай не будем о грустном. Смотри, как здесь тихо, покойно, так расслабься и получай удовольствие.
Крепко держась за край проема на месте выломанной дверцы, я высунулся и поглядел вниз.
— Ну что? — спросил Никита.
— Слушай, теперь вообще ни черта не видно. Где это мы находимся?
Теплый ветер бил в лицо, трепал волосы. Под вертолетом была только желтая
— Вроде раньше склон был виден, — произнес он растерянно. — Еще ж недавно совсем, когда мы только жратву нашли и поесть собрались. Куда оно все подевалось?
Мы крутили головами, высовывались и приникали лбами к колпаку: нет, вертолет купался в сплошной желтизне, и, кроме нее, вокруг больше не было ничего.
— Но мы все еще поднимаемся, точно! — заверил меня напарник. — Вот же я по приборам вижу…
Я возразил:
— Так, может, не надо дальше? А то будем так лететь и лететь сквозь эту мочу, пока топливо не кончится.
— Да не может туман этот вечно длиться! Как так? Не верю я в это, чепуха какая-то, не верю! Должен он скоро закончиться, что-нибудь увидим и тогда решим…
— Ты не Станиславский, чтоб верить или не верить, — перебил я. — Пусть не вечно, но ты ж видишь: со всех сторон одно и то же, и если это еще какое-то время будет продолжаться…
В это мгновение мир перевернулся вверх тормашками.
Мы рухнули в небо; мгновение я видел землю над головой, деревья, холмы и озеро, вода из которого не выливалась, но невероятным образом оставалась в подвешенном состоянии. А после все перевернулось на сто восемьдесят градусов.
Меня сначала подбросило, потом вжало в кресло. Двигатель надрывно загудел, застонал, дробно лязгая. Желтая муть плеснулась, заклубилась — и разошлась, показав, совсем близко, поверхность земли.
— Тормози!!!
– заорал я, от неожиданности позабыв, что мы не в автомобиле. Вцепившись в подлокотники, рефлекторно зажмурил глаза и тут же открыл их. Никита пытался управлять, вертолет мотало из стороны в сторону, а потом хвост задрало кверху — но падать мы перестали.
Напарник откинулся в кресле. Холм, в который мы почти врезались, провалился вниз; машина пронеслась над вершиной, зацепив полозьями траву, накренилась, замедляя скорость, — перед нами открылось небольшое болото.
Вертолет пролетел еще немного и начал опускаться. Пригоршня грязным рукавом вытер пот со лба.
— Чуть не навернулись! Что это было, Химик?
— Если пространство тут такое… закругленное, то мы вроде как вдоль поверхности шара изнутри пролетели и обратно вниз возвратились. Ты что, садишься?
— Как это — вдоль поверхности шара? Да, сажусь, ты против? Передохнуть мне надо. Тут как раз…
— Тут как раз ржавые волосы вокруг. Толчок — лыжи коснулись земли.
— А, ладно, — сказал я, выглядывая. — Все равно сели уже.
Над
— Где это мы? — спросил он.
— По-моему, где-то в северной части Долины. — Я выглянул со своей стороны. — Недалеко от поселка. Я вроде это место сверху видел, когда мы на телеге еще ехали.
— И как ты его запомнил? — скептически осведомился он.
— Головой, Никита, головой. Вон, видишь, три осины? — Я показал влево, где на краю болота росли высокие прямые деревья. — Они мне в глаза и бросились. Только тогда я не разглядел, конечно, что еще на этом болотце любопытного есть…
Собственно, любопытными были два факта: поверхность покрывали ржавые водоросли, а ближе к осинам тускло искрила не слишком мощная карусель. В сухую погоду аномалию заметить очень сложно, поэтому-то многие и попадаются, но чем — больше в атмосфере влаги, тем лучше она видна. А здесь влаги было столько, что над каруселью воздух будто пенился, завиваясь белесыми колесами, воронками смерчей, которые, посверкивая, с тихим гудением беспрерывно катились от ее центра к краям и, бледнея, растворялись.
У карусели нет четких границ, но мне показалось, что она висит примерно в метре над болотом, по которому стелились ржавые волосы.
— Как-то оно тут непривычно, — заметил напарник, оглядываясь на меня, и я кивнул. Ржавые волосы иногда напоминают лианы, а иногда — вьюнок или виноград. В любом случае это мутантное растение-паразит либо, как мохнатые веревки, свешивается с ветвей деревьев, либо облепляет камни или стены развалин клочковатой бородой… Но я еще никогда не видел, чтобы волосы стелились по земле или, как в данном случае, по болоту.
— Новая разновидность, что ли? — спросил Никита, упираясь ступнями в лыжи вертолета.
— Не знаю. Меня больше вон то интересует, — я показал в сторону карусели. Вокруг нее виднелись небольшие красные пятна — четыре артефакта, два с нашей стороны, два по бокам. Может, между аномалией и осинами были и другие, но сквозь струящийся воздух и смерчи я их не видел.
— Кровь камня?
— Ага. У тебя плечо болит еще?
— «Еще»! Оно так ломит, особенно вечером, что спасу нет. Я просто терплю, молчу об этом…
— Ну вот. А у меня со спиной до сих пор нелады. Да и Злого не помешало бы подлечить.
— Лучше не надо, — возразил напарник. — Я не про Злого, а про артефакты. Как ты туда через волосы доберешься?
— А ты приглядись. Они не по всей поверхности лежат, там вроде лабиринта. Видишь, со стороны карусели проход есть? Можно через него…
— Опасно, Химик. Мне один раз волосы кисть чуть не обмотали, еле сбросил их. Так потом неделю болело еще больше, чем вот плечо сейчас. Ну его, давай полетели…