Выбор оружия

Левицкий Андрей Юрьевич

— Конечно, пожалуйста. — Я взял термос, отвинтил пластмассовый колпачок-чашечку и протянул старику. Вытащил пробку, налил и закрыл опять. Илья Львович кивнул, поднес зеленую пластмассу к губам. Руки у него немного дрожали. Поставив термос возле недоеденных бутербродов, я вновь откинулся на скат, подложил под голову ладонь.

Он спросил:

— Вы никогда не задумывались над тем, почему до сих пор власти не предпримут на Зону массированную атаку, не прочешут ее вдоль и поперек?

— Задумывался, — сказал я. — Наверное, сил не хватает.

— Если не одна Украина, а ООН, НАТО да российские войска? Должно хватить.

— Почему

же тогда? Илья Львович помолчал.

— Еще до того, как пространство вокруг нас свернулось и образовалась Долина, я слышал, что попытки организовать все это осуществлялись, но каждый раз проваливались. Не получалось организовать, переговоры срывались, люди на высоких постах внезапно и немотивированно меняли свое решение или происходило еще что-нибудь… Будто что-то отсюда, из центра Зоны, оказывает непонятное, но целенаправленное влияние на некоторые события в окружающем мире. А вот что привело к появлению Зоны — про это думали?

Глядя в небо, я ответил:

— Чего там думать? АЭС привела.

— АЭС… Нет, я имею в виду в более общем смысле.

— А, в более общем, — я обернулся к нему. — Ну, я слышал про такую теорию техногуманитарного баланса. Знаете о ней?

Илья Львович отпил вновь и, в свою очередь, посмотрел на меня.

— Лишь краем уха, молодой человек.

— Там ничего сложного. Есть, так сказать, технотехнологии, а есть гуманитарные. Люди создают всякие новшества — от колеса до клонирования, от Интернета до новых видов оружия. Эти технотехнологии влияют на нашу жизнь, то есть на жизнь всего человечества. С ними надо уметь управляться. И помогают их адаптировать в нашу жизнь и психологически с ними освоиться гуманитарные технологии. Ну это всякие социальные институты, новые методы обучения, НЛП, сама организация нашей науки, менеджмент, культура… Так вот, оба вида технологий должны идти нога в ногу, развиваться параллельно, а иначе черт-те что начинается. Если гуманитарные технологии опережают — получается какое-нибудь застывшее кастовое общество, вырождение. А если техника берет верх над культурой… В общем, тогда выходит то, что у нас началось в последней трети двадцатого века. Прогресс — ого-го, но сладить с ним мы не можем. Вот тогда кризис, а то и большая катастрофа.

— И при чем здесь Зона? — спросил он.

— Так она и есть этот кризис. Зона — следствие технической аварии. Управляющие гуманитарные технологии были недостаточно разработаны, при помощи них люди не смогли справиться с руководством, контролем. Вот и получилась Зона. И она расползается, с каждым выбросом больше становится, знаете вы это? На самом деле технопрогресс не остановить, все разговоры о контроле или запретах каких-то исследований — в пользу бедных, то есть оно развивается с той скоростью, с какой только и может развиваться. Вот, ну и…

Я замолчал, соображая, к чему, собственно, все это веду, и старик поддакнул:

^- Да-да, юноша, продолжайте.

— Вот, но с другой стороны, гуманитарный прогресс искусственно тоже не ускорить, он развивается только так, как может развиваться, как наши мозги и взаимоотношения внутри общества позволяют ему развиваться. Ну и получается единственный выход — Зона должна расползтись, накрыть всю планету или, по крайней мере, весь континент. Должен наступить временный хаос, такое подобие неокончательного апокалипсиса, который замедлит, вернее, откатит

технопрогресс. И когда баланс восстановится, мы опять дальше станем двигаться потихоньку.

— То есть нечто вроде жизни после глобальной ядерной войны, хотя и без ядерной войны, а из-за распространения Зоны? — уточнил он.

— Ну да, вроде того.

— И данный процесс, появление и развитие Зоны — следствие нарушения баланса внутри человеческой цивилизации, как бы… естественный ответ природы на это нарушение, который она дала руками самих же людей, и ничего тут не поделаешь? Потому-то и не получается всю Зону заполнить войсками, разобраться с ней окончательно — само мироздание не позволяет, естественный ход вещей на нашей планете?

— Вроде того. Только это звучит так, будто мироздание или природа разумны, вроде это бог какой-то. Но на самом деле можно ли сказать, что водопад — это ответ воды на силу притяжения Земли? Так и здесь — это не сознательный «ответ природы», а бездумный естественный процесс, один из… ну… законов вселенной.

Он молчал, допивая чай. Сзади донесся негромкий хлопок, будто резинкой щелкнули по коже, и я незаметно покосился вверх. Раздалось едва слышное «ой», над коньком взлетел и упал на него лифчик. Старик перестал пить, поднял голову, прислушиваясь. Я поспешно спросил:

— Что-то лицо у вас скептическое, Илья Львович. Не нравится моя теория?

— Налейте мне еще чая, пожалуйста.

Лифчик трепетал, как белый флаг капитуляции. Пока я наливал чай, то и дело исподтишка поглядывая в сторону козырька, старик сказал:

— Таки не кажется она мне верной. Как со всем этим соотносится, к примеру, Монолит?

Я пожал плечами.

— Да есть ли он?

Над козырьком показалась всклокоченная светлая шевелюра. Раскрасневшийся Пригоршня посмотрел вниз, встретился со мной взглядом. Пользуясь тем, что старик смотрел на площадь, я покрутил пальцем у виска. Напарник развел руками, как бы говоря: я не виноват, оно само вдруг взяло и улетело, схватил лифчик и исчез.

— Ради него многие сталкеры к центру Зоны стремятся, — сказал Илья Львович.

— Ну, это ничего не доказывает.

Я взял бинокль и стал в него рассеянно смотреть, медленно водя из стороны в сторону.

И увидел три конные фигуры, появившиеся на краю поля, там, где раньше стоял трактор, исчезнувший вместе с вертолетом.

— Подъем, — сказал я. — Охотники приехали.

Глава 9

Сегодня Злой ходил без костыля. Охотники спешились, передав поводья Илье Львовичу, Марьяне и Блейку, подошли к нам, стоящим у входа в трактир. Позади седел были приторочены мешки — должно быть, там лежала подстреленная дичь.

Злой сказал:

— Знакомьтесь, парни. Это Химик и Пригоршня, сталкеры, которых сюда аномалия зашвырнула недавно. А это Смола, Патриот и Шрам.

Никита вылупил на них глаза. Самым непримечательным в троице был Шрам: мужик со шрамом на щеке, неопределенного возраста, в легкой шинели, под которой виднелись драный свитер и штаны. Небритое лицо его было сосредоточенным и слегка отрешенным. У Патриота, молодого, с темными длинными волосами, щеки так запали, что, казалось, еще немного — и кожа лопнет, наружу выступят зубы. Видимо, чтобы скрыть этот недостаток, он и отпустил загибающиеся книзу усы, хотя, для того чтобы толком прикрыть щеки, они были жидковаты.