Выбор оружия
Шрифт:
— Еще добавь, что руководство шахматной федерации, вместо того, чтоб регулировать игру, увлеклось превращением Старых Васюков в Нью-Москву.
— А разве не так?
— Игорь, у нас разговор ни о чем. Напоминает кухонные посиделки семидесятых годов, когда под радио и портвейн «Три семерки» переживали за родину. Никто за доску нас не гнал, игру выбрали сами. Помнишь главное правило? Взялся — ходи.
Волгин оценил оставшееся в графине:
— Чувствую, не хватит. Еще две рюмки, и я за руль не сяду, а бросать машину здесь не хочется. Меня,
— Поехали, — махнув рукой, Игорь разделил остатки водки. — Шоу должно продолжаться…
Фролов уснуть не мог. Ворочался, скручивая нагретую простыню в жгут, взбивал подушки. Мстительно затушив хабарик о сигарные окурки в пепельнице, тут же хватался за пачку и щелкал зажигалкой.
Вера осталась в прошлом. Недалеком, но ушедшем, хотелось верить, навсегда. В том прошлом, где были выстрелы и страх, где было много унижений и ошибок, но ни грамма удачи.
В очередной раз он представил, как входит в спальню. Люба, наверное, спит. Он пристраивается рядом, начинает ее гладить и целовать, и…
Она страстно отвечает, хрипло спрашивая: «Сколько тебя можно ждать?» Или бьет его в печень, вскакивает, прикрываясь подушкой, включает свет и поднимает хай на весь двор?
Фролов пытался себя убедить, что возможен только первый вариант. В крайнем случае, нечто нейтральное, но никак не мордобой с позорным изгнанием.
Не убеждался. Опыт последних дней ехидно подсказывал, что все пройдет по худшему сценарию, и в тот момент, когда его предадут анафеме, завалится бородатый бандит. Непременно пьяный и с кодлой друзей, для которых замочить соблазнителя — как переспать с проституткой. Вполне привычно и приятно, но с нервным привкусом возможных осложнений. Если сильно не повезет — осложнений смертельных, вроде СПИДа в лице правоохранительных органов.
При мыслях о бородатом запал у Фролова гас, но ненадолго. Наверное, девушка знает, когда ждать визита ухажера, и сегодня он не заявится точно. Стала бы она подставлять свою шею, пустив в квартиру постороннего! Наверное, у них строгий график встреч, или он вообще здесь не бывает, или они банально поссорились. Разругался же он с Верой, хотя всего пару дней назад помыслить об этом не мог! Так и они — поцапались из-за бриллиантового колье. Она хотела новое, он подарил — с убитой женшины. Теперь он не придет, она тоскует и хочет отвлечься…
Очередной раз крутанувшись с правого бока на левый, Семен замер: дверь спальни была призывно открыта. Он не слышал, когда она отворилась, но факт оставался фактом, не допускающим двоякого толкования: его, безусловно, ждали. В темноте белели боковина кровати и вытянутое девичье тело, укрытое одной лишь легкой простыней. Люба провела ладонью по бедру, а потом рука поднялась, изогнулась невыразимо красивым, призывающим жестом и исчезла из поля зрения.
Фролов услышал — и не поверил своим ушам:
— Сколько тебя можно ждать?
Голос прозвучал обыденно,
Для Фролова эти слова были подобны звону райских колокольчиков.
Он встал, одернул трусы и в спальню прошел на цыпочках…
…За окном занимался рассвет.
— Вера тебя хвалила, — сказала Люба; она сидела, прислонившись к спинке кровати, и гладила по волосам Семена, который лежал, свернувшись калачиком, слегка поперек матраса, опершись босыми пятками в стенку, а макушку пристроив на Любином животе. — Но я не думала, что ты настолько хорош.
Вы с ней это обсуждали? — Фролов открыл один глаз.
— А что тут такого? Понимаю, если б ты геем был, тогда неприлично.
— Тебе правда понравилось?
— Глупенький…
Язык Фролова жег вопрос, задать который он не решался. Но ведь если она с Веркой обсуждала такие проблемы, то почему теперь, после того что случилось, нельзя спросить? Он напрягся и выдал:
— А… тот?
Сказал и замер, дышать перестал, ожидая уточнения: «Который?» и, может быть, отповеди.
Люба его поняла, усмехнулась беззвучно и провела рукой по волосам еще нежнее:
— Ты лучше.
— Спасибо.
Три часа назад колокольчики не наврали — он, действительно, оказался в раю, а их малиновый звон обернулся маршем победы.
— Скажи, ты воевал в Чечне?
— Это что-то меняет?
— Нет, но просто интересно. Я был в хозяйственной роте. Если честно, то не рвался туда, где стреляют. Подальше от начальства — ближе к кухне.
— Правильно. А что случилось у Веры в квартире?
Идиллия кончилась. Колокольчики издевательски звякнули — и оборвались. В райских кущах Фролов сорвал запретный плод.
— Ты про это знаешь? — он поднял голову.
Спроси она чуть раньше — и долговременное расстройство подовой системы было бы ему обеспечено.
— Кое-что слышала. В нашем кабаке справляли поминки.
Несмотря на обещание Артема, ночь прошла спокойно. Он даже развязал пленников, позволяя им напиться и справить нужду.
— Сама напросилась, — он чуть ли не извинился, в очередной раз стягивая веревки на запястьях девушки. — Могла бы вести себя спокойно. И прошу тебя, не пытайся больше убежать.
Так и протянули до утра. Они — лежа под разными койками, спиной друг к другу, лицом к стене, он — за столом, почти не прикасаясь к спиртному, проваливаясь в тревожную дремоту и встряхиваясь, чутко слушая посторонние звуки, которые в ночной деревне разносились далеко и должны были оповестить о прибытии непрошенных гостей. Ни плющить Перекатникова, ни насиловать сестру Артем не стал. Для первого не возникало повода, второе даже Казначею казалось не правильным.