Выбор оружия

Проханов Александр Андреевич

С длинной, разносимой репродуктором речью выступил президент душ Сантуш. Жестикулируя, поднимая заостренную руку, сжимая ее в кулак, он говорил со свистящими, рокочущими интонациями, напоминавшими верещание птицы. Едва понимая португальский язык, Белосельцев улавливал, что речь идет все о той же борьбе, о жертвах, которые нужно заплатить за построение рая. Бои ангольских бригад, чествование павших героев, оружие, поступающее в страну от союзников, должны укрепить дух ангольцев. Толпа окаменела и замерла, внимая президенту. Казалась огромной глыбой черного кварца, в которую превратил ее могучий повелитель. Не двигалось остановившееся в небе солнце. Замерли, как изваяния, автоматчики на крышах. Перестала шевелиться листва на деревьях, околдованная волшебными словами.

Двигался и говорил лишь один человек, выдыхая из пухлых губ верещащие звуки, имеющий власть над духами, повелевающий людьми и светилами.

Умолк, мановением руки снял волшебство. Толпа, очнувшись, наделенная новой энергией, готовая терпеть, сражаться, сносить лишения, взорвалась неистовым ревом, рукоплесканиями. Солнце, затуманенное дыханием толпы, двинулось в белом горячем небе.

– Слово, произнесенное под удары тамтама в Африке, достигает целей, для реализации которых в Европе содержатся армии, – сказал Маквиллен, взволнованный и серьезный.

Демонстрация завершилась. Душ Сантуш и Сэм Нуйома покинули трибуну, сквозь строй солдат ушли к вертолету. Машина, подымая колючую пыль, улетела. Вместе с ней улетучилось, словно утекло в размытую воронку солнца, чувство опасности, пугавшее Белосельцева. Оно было наваждением духов, как бумажная, ярко намалеванная маска колдуна, которую пронесли перед ним через площадь.

– До встречи на вечернем банкете, – сказал, подымаясь, Маквиллен. – Мне нужно повстречаться с помощником министра экономики. А вечером увидимся.

– Виктор Андреевич, – окликнул Белосельцева секретарь посольства. – С вами хотел повидаться Аурелио. Он ждет вас в кафе на набережной.

С пустыря разъезжались автомобили. Выруливали, громко сигналили, пробивались в густой толпе. Сквозь стекло на них посмотрел какой-то мальчишка с красным флажком, весело щелкнул по капоту ладонью.

Они сидели с Аурелио в кафе, за столиком, на открытом воздухе, под огромной цветущей акацией. Казалось, в кроне был расположен лиловый прожектор. Напряженные лучи летели из дерева, как лопасти, во все стороны. Стаканы с напитком, руки и лицо Аурелио, земля, выложенная плитками, – все было лиловым, светящимся. Прохожие, попадавшие под ветви акации, превращались в лиловые тени. Сам сладковатый душистый воздух, окружавший дерево, источал радиацию, был наполнен лиловым туманом.

– Вчера ночью вы купались в океане. Это опасно. У камней водовороты, течения. Вы могли удариться. Вас могло унести в океан. – Аурелио держал стакан, который светился, как реторта с лиловым настоем. Глубокий шрам на его щеке был наполнен лиловой тенью. – Как Маквиллен? Вечером, когда вы беседовали, он изрядно выпил. У него не развязался язык?

– Он фантазировал, говорил об африканской мистике, о бабочках. Ничего существенного. – Белосельцев понял, что за ним наблюдали. И в то вечернее время, когда он беседовал с Маквилленом в баре. И позже, когда с полотенцем спустился на темный берег. И когда один, казалось, в полном безлюдье, погружался в ночной океан. Все это время за ним следили невидимые внимательные глаза, которые и теперь, не обнаруживая себя, продолжали следить. Белосельцев медленно повел зрачками, стараясь обнаружить невидимку. Черный официант повернулся спиной, рассеянно вытирал полотенцем стакан. Две молодые африканки в желтых и зеленых блузках, похожие на пестрые целлулоидные игрушки, тянули из соломинок «Фанту». В море, на белой, как молоко, воде туманился танкер. И только из цветущего дерева, как из огромного лилового глаза, летели лопасти света, словно в ветвях, окруженный душистыми купами, прятался соглядатай.

– Мы пытаемся отслеживать его контакты. Но очень трудно понять, где у него агентурные, а где деловые связи. Быть может, они совпадают. – После бессонной ночи, облав и допросов Аурелио выглядел утомленным и вялым. Его кожа, волосы, мочки ушей источали лиловый свет, словно трубка рекламы, наполненная светящимся газом. Так светится индикатор радиационной опасности. Они сидели в накаленном реакторе огромной цветущей акации, и она облучала их своим

туманным заревом. – Завтра утром вы и Маквиллен вылетаете транспортным рейсом в Лубанго. Часом раньше туда летит Сэм Нуйома. Я буду вместе с ним. Он летит в лагеря партизан готовить рейд на Виндхук. Маквиллен знает о поездке Сэма Нуйомы. Это важно для нашей операции…

Дерево источало сладкий дурман. Запах вместе с цветным туманом проникал в легкие, обжигал гортань, дыхательные пути. Голова начинала кружиться. Это был веселящий газ, который туманил сознание, порождал галлюцинации. Словно в дереве, ухватившись за ветки, сидел лиловый колдун, улыбался, смотрел на Белосельцева выпуклыми смеющимися глазами. Путал мысли, насылал видения.

– Цель операции – обмануть командование батальона «Буффало». Направить его по ложному следу. Подвести под огонь ангольских бригад. Разгром батальона спасет партизанские базы Сэма Нуйомы, поможет ему вернуться в Намибию. Ваша связь с Маквилленом, сведения, которые ненароком вы ему сообщите, позволят обмануть батальон…

Белосельцев пьянел от сладких благоуханий акации, от ее цветущих ветвей, горящих прозрачным пламенем спирта. Словно на лицо ему наложили маску, раскрашенную многоцветными глинами, полосатую от ритуальных надрезов, инкрустированную морским перламутром. Ему казалось, что пространство, в котором он пребывал, бесконечно расширяется. Объем, в котором стоит их столик, цветет акация, туманится на водах корабль, помещен в другой, более обширный объем, где тоже находится столик, цветет лиловое дерево, застыл в океане корабль и двое людей ведут разговор о разгроме батальона «Буффало». Но и этот, второй объем был частью третьего, где непомерно огромные люди сидели за столиком, цвело лиловое дерево, корабль застыл на белой воде. Это расширяющееся, исходящее одно из другого пространство было следствием чар, которые навевал на него древесный колдун. Белосельцев боролся с чарами, сжимал объемы, и они уходили один в другой, в мерцающую лиловую точку. И это было похоже на обморок.

– Сейчас «Буффало» продвигается к океанскому побережью в район Порту-Алешандри. Там сгружается с кораблей продовольствие и оружие для партизанских лагерей Сэма Нуйомы. Через неделю туда прибудет советский транспорт с партией старых танков «Т-34», которые примут участие в походе на Виндхук. «Буффало» хочет разгромить пути снабжения, лишить партизан продовольствия и боеприпасов. Мы должны изменить маршрут батальона. Мы покажем Маквиллену десант советской морской пехоты в районе Порту-Алешандри. Через свою агентуру он оповестит об этом командование батальона, и оно изменит маршрут…

Фиолетовый африканский куст превращался в летнюю веранду на даче, где собиралась их большая семья. Бабушка с братьями, мама. Кипел на столе самовар, бабушка хлопотала, разрезала душистый пирог. И один из дедов внес на веранду, поставил в стеклянную банку огромный букет сирени. Все восхищались, нюхали влажные кудрявые купы. Мама подошла, поцеловала букет, и он заметил, как в ее волосах повис крохотный фиолетовый крестик.

– Второй этап операции – разгром батальона «Буффало». Вы невзначай проговоритесь Маквиллену, где и когда большой отряд партизан пересечет границу Намибии и уйдет на диверсию. Батальон устремится на перехват партизан и окажется в огневом мешке ангольских бригад. В дружеской беседе, за стаканом виски, журналист из Москвы и коммерсант из Претории могут быть откровенны. Один слегка развяжет язык, а другой услышит, поверит…

Цветущая акация была наполнена прозрачным пылающим воздухом. Хотелось войти в него, почувствовать, как загораются одежда, волосы и он исчезает, превращаясь в лиловый факел. Жизнь сгорала, оставляя после себя сладостное головокружение прожитых лет, невнятные образы мужчин, в которых когда-то стрелял, и женщин, которых когда-то любил. И когда-нибудь в старости будет тихий зимний денек, пустая изба, из которой ветер выдувает тепло, и он, в полудреме, прижимаясь спиной к печи, вдруг вспомнит этот солнечный день, туманный на водах корабль, и в сумерках деревенской избы расцветет африканский лиловый куст, озарит его прожитую долгую жизнь.