Выбор по Тьюрингу
Шрифт:
– Что все получится! – вскричал Бен, стукнув кулаком по ладони. – Должно получиться! Эти негодяи, кто бы они ни были, заплатили свои миллионы абсолютно ни за что. Давай выпьем за это. – Бен огляделся. – Есть тут у тебя бар?
– Нет, но я могу позвонить, и нам принесут все, что вы хотите.
– Шампанского. Самого лучшего. И штук шесть бутербродов. Я в последний раз ел в восьми тысячах километров отсюда.
Лишь одно происшествие немного омрачило радость Брайана. Пресса больше не осаждала отель – полиция оцепила его и впускала только
– А где Свен? – спросил Бен. – Я думал, ему нравится слава и обретенная свобода?
– Нравится. Но он обнаружил, что в Стокгольме есть специальная телефонная служба, которая дает консультации по сексуальным проблемам. И теперь он одновременно практикуется в шведском языке и исследует сексуальное поведение человека.
– Эх, Алан Тьюринг, почему ты не дожил до этого дня?
Они допивали второй кофейник, когда в ресторан вошла Шелли. Оглядев ресторан, она медленно подошла к их столику. Бен встал:
– Я не думаю, что ваше присутствие здесь желательно, пусть даже военная разведка ухитрилась провести вас через полицейские кордоны.
– Я здесь сама по себе, Бен. Меня никто не проводил. Я просто поселилась в этом отеле. И если вы не возражаете, я хотела бы, чтобы мне велел уходить Брайан. Я хочу поговорить с ним, а не с вами.
Брайан приподнялся со стула, побагровев и стиснув кулаки, но тут же снова сел и приказал себе успокоиться.
– Пусть остается, Бен. С этим рано или поздно надо будет покончить.
– Я буду у себя в номере. – Беникоф ушел, оставив их наедине.
– Можно я сяду?
– Да. И ответьте мне на один вопрос…
– Почему я это сделала? Почему вас предала? Я здесь потому, что хочу вам об этом рассказать.
– Я слушаю.
– Не выношу, когда у вас становится такой ледяной голос и злое лицо. Вы тогда становитесь как машина, а не человек!
По ее щекам покатились слезы, она сердито вытерла их платком и взяла себя в руки.
– Прошу вас, поймите. Я офицер и служу в военно-воздушных силах США. Я дала присягу и не могу ее нарушить. Когда я ездила в Лос-Анджелес повидаться с отцом, меня вызвал к себе генерал Шоркт. Он дал мне приказ. Я выполнила его. Все очень просто.
– Это не так уж просто. На Нюрнбергском процессе…
– Я знаю, что вы хотите сказать. Что я не лучше тех нацистов, которым приказывали убивать евреев, и они это делали. А потом пытались избежать правосудия, ссылаясь на то, что выполняли приказ.
– Это вы сказали, не я.
– А может быть, у них не было выбора, и они делали то же самое, что все остальные? Я их не защищаю – я просто пытаюсь объяснить вам, что сделала я. У меня был выбор. Я могла подать в отставку и выйти из игры. Меня бы не расстреляли.
– Значит, вы согласились, когда вам приказали лгать мне и шпионить за мной? – голос Брайана был по-прежнему ровен, без всяких признаков гнева.
Но ее волнения хватило бы на двоих. Она подалась вперед и, медленно, бесшумно ударяя кулаком по столу, шептала:
– Я думала, что, если вы убежите один, вам будет грозить опасность. Правда, я так думала. Я хотела защитить вас.
– Тем, что позвонили из поезда и рассказали Шоркту все о моих планах?
– Да. Я была убеждена, что вы можете не справиться, что вам придется плохо, и хотела, чтобы вас защитили. Да, я считаю, что военная разведка должна была знать, что вы делаете. Если вы знаете что-то важное для страны, я считаю, что стране тоже важно это знать.
– Ради национальной безопасности можно предать друга?
– Если вы хотите так поставить вопрос – да, я считаю, что можно.
– Бедная Шелли, вы живете в прошлом. Национализм, ура-патриотизм, размахивание флагами для вас важнее личной чести, важнее всего. Вы не понимаете, что этот мелочный национализм умер, что теперь речь идет о всемирном национализме. И «холодная война» тоже умерла, Шелли, а скоро, я надеюсь, отомрут всякие войны. И мы наконец-то будем свободны от гнета военных. Давно окаменевших, вымерших – но слишком глупых, чтобы лечь в могилу. Вы приняли свое решение и рассказали мне об этом. Разговор окончен. Прощайте, Шелли. Не думаю, чтобы мы еще когда-нибудь встретились.
Он вытер губы салфеткой, встал и пошел прочь.
– Нет, вы не можете вот так взять и уйти! Я пришла, чтобы объясниться, может быть, принести извинения. Я человек, и мне легко сделать больно. Вы делаете мне больно, вы это понимаете? Я пришла, чтобы загладить свою вину. Если вы этого не понимаете, вы, наверное, больше машина, чем человек. Вы не можете просто повернуться ко мне спиной и уйти!
Но именно это он, разумеется, и сделал.
Глава 44
Ла-Хойя, штат Калифорния
8 февраля 2026 года
Эрин Снэрсбрук просматривала свою личную утреннюю газету, когда ее взгляд упал на сегодняшнюю дату. В этой газете почти не было обычных новостей – политики или спорта, зато было много биохимии и нейрофизиологии. Она погрузилась в чтение статьи о росте нервов, но что-то ей все время мешало. Потом ее взгляд снова упал на сегодняшнюю дату – и тут она уронила на стол лист вечной бумаги, взяла чашку кофе и сделала глубокий глоток.
Тот самый день. Она никогда его не забудет, никогда. Время от времени, когда Эрин была чем-то занята, он отступал на задний план, но потом что-нибудь напоминало о нем, и он снова вставал у нее перед глазами. Размозженный череп, загубленный мозг, охватившее ее бесконечное отчаяние. Со временем отчаяние сменила надежда, а потом огромная радость, когда Брайан выжил.
Неужели прошел еще год? Год, на протяжении которого она ни разу не видела его, не говорила с ним. Она пыталась до него дозвониться, но он не отвечал. Подумав об этом, она снова набрала его номер и получила тот же самый ответ автосекретаря: да, ее сообщение записано, Брайан ей позвонит. Но он так ни разу и не позвонил.
Год – долгое время, и ей это не нравилось. Невидящими глазами она смотрела за окно, на сосны и океан за ними. Слишком долго. Но на этот раз она решила, что пора что-то предпринять.