Выбор воина
Шрифт:
Сашка, тот, который спал и видел во сне подбитый штурмовик, [53] краем сознания почувствовал удивление. «Почему я стрелок, а не летчик?» Но тот, который сидел в задней кабине «Ила», не удивлялся, потому что на это не было времени. Собачий лай зениток внезапно смолк. Стало тихо, но Сашка не спешил радоваться, потому что знал, ЧТО это значит! Он завертел головой – и тут же увидел то, что искал.
– Командир! – заорал Сашка. – «Худой» [54] сзади – слева и выше!
53
Опять же знаменитый «Ил-2», часто называемый летающим танком. За годы войны изготовлено 36163 таких самолета. «Илы» были мощным противотанковым средством, однако слишком часто в начале войны применялись без поддержки истребителей и несли неоправданные потери. Немецкие пилоты, быстро
54
«Худой» – прозвище, данное советскими пилотами немецкому истребителю Bf-109. Другое его прозвище было «Мессер».
– Вижу! – ответил тот и еще сильнее прижал самолет к земле. Пулемет в руках Сашки задергался, выплевывая огонь навстречу истребителю. Но фашист оказался опытный – скользнул на крыло, ушел из-под огня вниз, туда, где его заслоняло хвостовое оперение «Ила». Штурмовик вильнул – командир пытался подставить истребитель под Сашкин огонь. Но фашист ловко повторил его маневр, едва не задев крылом землю. «Смелый, сволочь!»
Фрр! Фррр! Хрясь! Штурмовик подбросило. Кабину заполнил дым.
– Ах ты, падло! – Сашка понял, что фриц угодил очередью точно в маслорадиатор под брюхом «Ила». Двигатель завыл, теряя обороты. «Хорошо, мы без бомб, – пронеслась мысль, – иначе гореть нам бенгальским огнем!» Штурмовик резко вильнул влево. «Худой» на миг выскочил из-за заслонившего его хвоста и влип в кольца прицела. УБТ снова задергался. Сашка орал, не слыша собственного голоса. Огненные трассы – его и немецкая – скрестились. Истребитель неуклюже вильнул и врезался в землю. Шар огня вспух на месте падения и исчез позади. В ту же секунду «Ил» странно дернулся, обороты двигателя совсем упали. Земля надвинулась, рябая, рваная, и ударила в штурмовик.
Сашку оглушило, шибануло о переплет фонаря кабины. Штурмовик, как бульдозер, пропахал землю, сшибая какие-то столбики, круша проволочные заграждения, увешанные ржавыми консервными банками. Лопасти винта согнулись в бараний рог. «Ил» наконец остановился. Под капотом его что-то потрескивало и дребезжало.
– Командир! – позвал Сашка и попытался подняться. Ноги были ватные, но, кажется, держали. Кашляя от дыма, он сдвинул фонарь и выбрался на то, что осталось от крыла… И тут же присел. Через усеянное воронками поле к упавшему самолету бежали серо-зеленые фигуры. Немцы! Сашка оглянулся. Советские окопы были дальше, но и оттуда бежали люди. «Не успеют!» – подумал он и рванул фонарь кабины командира. Тот не открывался. Бронестекло потрескалось и изнутри было заляпано чем-то темным. – Командир!!! – еще раз позвал Сашка. Пилот не ответил, но, кажется, застонал. Сашка снова затряс фонарь. Совсем рядом пролаял автомат. Немецкий! Сашка выглянул из-за фюзеляжа. Фрицы были уже близко. Наши гораздо дальше – залегли. В той стороне загремел пулемет. «Вашу мать!» Савинов запрыгнул в свою кабину – откуда только силы взялись! – и ударил из «убэтэшки» по набегающим фашистам. Страшная штука – «крупняк»! [55] Одного фрица так просто перерубило пополам, другому оторвало руку, и он дико закрутился на месте. Кровища из его плеча хлестала во все стороны. Остальные залегли и, что-то крича, принялись лупить по самолету из всех стволов. Звонко рявкали карабины, автоматы злобно тараторили, наперегонки заплевывая кабину свинцом. Сашка совершенно оглох, но еще несколько минут прижимал фрицев к земле. Хотя что это за боезапас для пулемета – полторы сотни патронов? Тем более что большую часть он потратил на «Мессер»!
55
Крупнокалиберный пулемет.
Внезапно Сашку схватили за плечи и поволокли из кабины. Он принялся было отбиваться, но увидел – свои. Двое с автоматами пытались его вытащить, а третий колотил прикладом винтовки по командирскому фонарю.
– Спасибо, братцы! – Сашка бросился помогать бойцу с винтовкой. Вдвоем они открыли-таки фонарь… Командир сидел в пилотском кресле, сжимая побелевшими пальцами рукоять управления. В первый миг Савинов подумал, что впервые видит этого летчика. Два ордена Красного Знамени на груди, одна «шпала» в петлицах – капитан! Глаза командира смотрели прямо перед собой, и в груди его, точно напротив сердца, зияла аккуратная дырочка. «Как же так… – растерянно подумал Сашка, – ведь броня же…» И тут он понял, что смотрит на самого себя, мертвого. А потом что-то ударило его по голове…
…Через бескрайнюю степь неслись всадники. Сверкала броня, тускло мерцали наконечники копий. Многотысячная
Переход был настолько резким, что ум Савинова словно отключился. Он просто наблюдал, не осознавая того, что видит…
Лавина замедлила движение и остановилась. Дорога закрыта. Перегородив поле длинными щитами, стояло войско. Солнце дробилось на островерхих шлемах. Щетина копий грозила вечному небу. Всадники в тяжелой броне неподвижно замерли позади щитоносцев. Над ними полоскались по ветру яркие стяги. «Русы!» – понял Сашка. Их было гораздо меньше, раз в пять наверное, но шедшая через степь конница остановилась окончательно. Из ее рядов вылетели двое верховых и помчались к русскому строю. Оттуда – двое им навстречу. Сошлись, придержали коней. «Переговоры!» Потом русы поворотили назад, к своим. Их противники остались ждать. «Печенеги?» Мысль пришла из пустоты.
Русы вернулись, и всадники снова замерли друг против друга. Наконец, видимо договорившись, парламентеры разъехались.
Из рядов степного воинства медленно выехал гигант в черной броне. На его высоком шлеме мерно колыхались темные ленты. Огромный жеребец, покрытый кольчугой, легко вынес седока на середину. Всадник что-то прокричал. Русы не двигались. Гигант снова что-то крикнул. В его голосе послышалось презрение. Он поиграл копьем и грохнул им о щит. Вороной жеребец под ним нетерпеливо заплясал.
В рядах русов наметилось движение. Они расступились, и вперед выехал всадник в пластинчатом доспехе явно скандинавской работы. Длинное копье он держал острием вверх. Печенег взревел и поднял вороного в галоп. По сравнению с ним русский всадник казался маленьким и легким. Славянин тоже послал коня вперед, и Сашка вдруг ясно увидел его загорелое лицо и светлые, выгоревшие на солнце усы. Варяг!
Всадники стремительно налетели друг на друга и сшиблись. Рус в последний миг увернулся. Печенег пронесся мимо и поворотил коня. Снова налетели. Удар! Варяг покачнулся в седле. Степняк только чуть двинул щитом. Снова сшибка. Копье руса зацепило вражеский шлем, печенег опять промахнулся. Еще раз! Щит славянина треснул и вырвался из рук, зато его удар распорол бедро гиганта. Тот зарычал, но легкий всадник осадил коня, развернулся и настиг печенега. Удар! Еще!!! Печенег с ревом ухватился за древко варяжского копья и едва не вырвал варяга из седла. Но тот вдруг вскочил на седло, оттолкнулся и прыгнул! В тяжелых доспехах! Прямо на спину печеногова коня. Варяг не промахнулся. Жеребец печенега присел на задние ноги и захрапел. Варяг вцепился в плечи своего противника. Блеснул нож. Гигант оторвал славянина от себя и как пушинку отшвырнул в сторону. Руки его потянулись к мечу, но вдруг метнулись к шее. Он забулькал и начал клониться навзничь. Ноги потеряли стремя, и степняк рухнул наземь, подняв тучу пыли. Его конь рванулся и помчался к печенежскому строю.
Варяг, шатаясь, поднялся. Орда за его спиной дрогнула и двинулась. Степняки поворачивали коней. Русы издали воинственный клич. Победитель взобрался в седло и поехал к своим. Доехав, он спешился и… упал. Воины подхватили его на руки и понесли.
У Савинова, который наблюдал за всеми событиями откуда-то сверху, появилось непонятное, смутное ощущение, что этот храбрый варяг чем-то очень важен для него. Чем, Сашка не успел понять…
…В лесу не пели птицы. Мрачные тени ложились от старых деревьев. Ощутимо пахло сыростью и тленом. Редкие солнечные лучи, пробивая кроны, падали на заросли папоротника узкими световыми столбами. Птицы не пели, зато звенела мошкара. И сквозь этот звон, ловко раздвигая ветви кустов древками копий, шли и шли воины в зеленых плащах. Матово отблескивала броня. Беззвучный шаг, суровые лица. Воины не произносили ни слова.
Вот передовой отряд достиг опушки, и солнце блеснуло на золотом венце идущего впереди седого великана. Скалы, покрытые алым лишайником, возвышались над поляной. Где-то справа слышался морской прибой. Венценосный великан, ростом почти на голову выше остальных, поднял руку. Его иссеченное морщинами и шрамами лицо обратилось прямо к Сашке. Холодные глаза грозно сверкнули и…
Савинов проснулся, мокрый от пота. Жар сжигал его изнутри. Губы пересохли и потрескались. «Я, похоже, заболел, – подумал он. – Пить. Как хочется пить!» Он поднялся с постели, устланной мехами, и на трясущихся ногах проковылял к скамье, на которую вчера сбросил одежду. За дверями было тихо. В окно вливалась ночная тьма. Преодолевая мерзкую дрожь в коленках, Сашка оделся и подпоясался, пристегнул меч. Дверь открылась бесшумно. В коридоре чадили факелы…
– Интересно, который час? – пробормотал Сашка и поморщился, вспомнив, что часы здесь в лучшем случае солнечные или водяные. Первые ночью время не показывают, а вторые – редкость.
В коридорах по-прежнему было тихо. Факелы трещали, роняя на стены мятущиеся рыжие отсветы. В какой-то миг показалось, что издалека доносятся голоса. То ли пение, то ли речитатив. Савинов свернул в ту сторону. Пение стало более явственным. «Ага! Это ж главный зал…» Тяжелые дубовые двери были приоткрыты. Рука мягко толкнула створку. «Петли здесь хорошо смазывают. Не ленятся… Ну-ка, что тут у нас?»